– Успокойся, синеокий. – Михримах вяло махнула рукой. – Да, я видела двух… твоих девочек. Тогда они были живы и здоровы. Надеюсь, сейчас тоже. А теперь сядь и слушай.
– Значит, ты все это время, все эти месяцы, соблазняла их возможностью наняться служанками в палаты Баязида?
Аджарат едва сумел сдержать себя. Давеча сказанная фраза «С женщинами не воюю» уже не выглядела такой уж бесспорной, а слова Михримах насчет возможности прихватить ее голову вдруг показались исполненными смысла.
– А что мне было делать, герой-змеюкоборец? – Михримах не думала о том, что сейчас находится в опасности, она была искренне расстроена и зла, причем в основном сама на себя. – Твоя… старшая дочь сперва вообще изнывала от желания убить меня саму, не кого-то из моих братьев даже. Думаешь, я так просто припомнила ту притчу насчет императора и свата? Отвез бы ты ее в свой чифтлык, как же! Тут мало выдрать, тут, чтобы к повиновению привести, придется в темницу бросить! Или заковать в кандалы по рукам и ногам. Про клятву «Извести всех потомков Хюррем-роксоланки или погибнуть, пытаясь совершить это» слышал?
– Кто в Амасье про нее не слышал… – тяжело обронил Аджарат.
– В Истанбуле тоже наслышаны, уж будь уверен. Я даже остереглась все прямо поведать той, старшей… Ты понял меня. За младшую испугалась. За твою дочь. Опять же ты меня понял – и вряд ли осудишь.
– Ты… Ты видела ее? Своими глазами? – Голос Аджарата впервые дрогнул.
Им обоим не было нужды уточнять, о какой из девушек он спрашивает.
– Всего несколько раз. Украдкой, тайком от нее. Да, видела – как будто в зеркало смотрелась… – В улыбке Михримах сквозила грусть. – Ты вправду считаешь, что надо спасать, останавливать, возвращать их вместе? Обеих, а не одну?
– Да, – без колебаний ответил Аджарат. – Девочки ушли вместе – вместе им и быть. Моя дочь… она, конечно, сперва просто бросилась спасать свою… свою подругу. Но теперь, как видно, оберегает ее, пока та пытается… А теперь ты меня поняла.
– Пытается осуществить свое право на месть. – На лице Михримах не осталось и намека на улыбку.
– Именно так. И разделить их сейчас – все равно что убить Айше, дать ей погубить себя. А этого моя девочка никому не простит. И не переживет.
Он уставился в пол.
– Может быть, ты и прав… – На лице Михримах по-прежнему не было даже тени улыбки, но грусть в голос вернулась: – Были две девочки, которые тоже думали, что они вместе навеки… И когда судьбе было угодно их разлучить, одна из них очень легко простила сама себя… Но, наверное, так бывает не всегда. Ради этого «не всегда» я и повела игру.