— Он — нет, рудокопы его, — убедительно произнес Иеротей.
— Кучер домнула Родяна со вчерашнего утра из корчмы «Под тремя дубами» не вылезает.
— Хм! Ему можно! — отозвался Иеротей.
— Значит, правда? — переспросила служанка, подходя поближе к Иеротею.
— Что правда?
— Что от хозяйского золота и слугам по капельке перепадает?
— Кому с сот медок, а кому — лизни сапог? Так, что ли? — уклонился от прямого ответа Иеротей.
Девушка вздохнула и направилась к крыльцу. Она жалела, что не поверила кучеру письмоводителя. Вчера после обеда послал ее домнул Штефэнеску, трактирщик, искать «этого прохвоста», который бросил на целый день своих лошадей. Набегавшись, она нашла «прохвоста» в корчме «Под тремя дубами». Кучер гулял, а два цыгана играли ему на скрипках. Кучер, не долго думая, стиснул ее в объятиях и сказал: «Черт с ними, с лошадьми! Садись-ка рядом! Пир закатим такой…» — и показал ей тугой кошель. Вот дура-то была, что не осталась! Могла бы получить из этого кошеля несколько злотых. Остановившись перед лестницей, она обернулась к Иеротею:
— А ты сам не работал у «Архангелов»?
— Нет! Я — нет! — безнадежно махнул рукой работник. — Я в этом деле ничего не смыслю, а то ходил бы я у попа в работниках, как же!
Девушка резко повернулась на каблуках и исчезла на кухне.
Чуть позднее проснулась буфетчица. Иеротей выпил долгожданную стопку ракии.
— Домнишор из Вэлень встал уже? — обратился он к трактирщице, которая, казалось, была не в духе.
— Нет еще! — отрезала она.
— Я вас очень попрошу разбудить его. Нам до дому дорога длинная, трудная.
Трактирщица пропустила его просьбу мимо ушей. Только часов в семь на просьбу Иеротея отозвался домнул Штефэнеску.
Василе Мурэшану с трудом сообразил, где находится. Вскочил с постели и только тут заметил, что спал одетый. Быстро умывшись, подхватил чемодан и, выйдя на крыльцо, увидел на дворе Иеротея — пришлый бобыль уже четвертый год жил в работниках у священника. Василе никогда не нравился нерасторопный лоботряс-работник. Сколько раз Василе спрашивал у отца: почему тот его держит? Иеротей сказывался больным, как только начиналась страда, как мог, отлынивал от работы, больше мешал, чем помогал.
— Чего ты хочешь? — отвечал отец. — Чтоб я остался без работника? Здешние парни в работники не идут. Всех их соблазняют прииски.
Вот и маялся отец Мурэшану с Иеротеем. Впрочем, не так уж был он плох. Пристрастие у него было одно — ракия. Выпить он любил, но допьяна никогда не напивался. И еще обладал Иеротей редчайшей добродетелью в мире: ни за какие блага хозяйского добра пальцем бы не тронул.