Тамб Итам, задыхающийся, с дрожащими губами и безумными глазами, стоял перед ней, словно зачарованный, и не мог выговорить ни слова. Наконец он быстро сказал:
– Они убили Даина Уориса и еще многих.
Она сжала руки, и первые ее слова были:
– Закрой ворота!
Многие из находившихся в крепости разошлись по домам, но Тамб Итам заторопил тех, что стояли на часах внутри. Девушка стояла посреди двора, а вокруг метались люди.
– Дорамин! – с отчаянием вскричала она, когда Тамб Итам пробегал мимо. Снова с ней поравнявшись, он торопливо ответил на ее мысль:
– Да. Но весь порох у нас.
Она схватила его за руку и, указывая на дом, шепнула, дрожа:
– Вызови его.
Тамб Итам взбежал по ступеням. Его господин спал.
– Это я, Тамб Итам! – крикнул он у двери. – Принес весть, которая ждать не может.
Он увидел, как Джим повернулся на подушке и открыл глаза. Тогда он выпалил сразу:
– Тюан, это несчастный день, проклятый день.
Его господин приподнялся на локте, так же точно, как сделал это Даин Уорис. И тогда Тамб Итам, стараясь рассказывать по порядку и называя Даина Уориса «Панглима», заговорил:
– И тогда Панглима призвал старшину своих гребцов и сказал: «Дай Тамб Итаму поесть»…
Как вдруг его господин спустил ноги на пол и повернулся к нему. Лицо его было так искажено, что у того слова застряли в горле.
– Говори! – крикнул Джим. – Он умер?
– Да будет долгой твоя жизнь! – воскликнул Тамб Итам. – Это было жестокое предательство. Он выбежал, услышав выстрелы, и упал…
Его господин подошел к окну и кулаком ударил в ставню. Комната залилась светом; и тогда твердым голосом, но говоря очень быстро, он стал отдавать распоряжения, приказывал немедленно послать в погоню флотилию лодок, приказывал пойти к такому-то и такому-то человеку, разослать вестников; не переставая говорить, он сел на кровать и наклонился, чтобы зашнуровать ботинки; потом вдруг поднял голову.
– Что же ты стоишь? – спросил он; лицо у него было багровое. – Не теряй времени!
Тамб Итам не шевельнулся.
– Прости мне, Тюан, но… но… – запинаясь, начал он.
– Что? – крикнул его господин; вид у него был грозный; он наклонился вперед, обеими руками цепляясь за край кровати.
– Небезопасно твоему слуге выходить к народу, – сказал Тамб Итам, секунду поколебавшись.
Тогда Джим понял. Он покинул один мир из-за какого-то инстинктивного прыжка, и теперь мир другой – создание его рук – рушился над его головой. Небезопасно его слуге выходить к его народу! Думаю, в этот самый момент он решил встретить катастрофу так, как, по его мнению, только и можно было ее встретить; но мне известно лишь, что, не говоря ни слова, он вышел из своей комнаты и сел перед длинным столом, во главе которого привык улаживать дела народа, ежедневно провозглашая истину, обитавшую, несомненно, в его сердце. Никто вторично не сможет отнять у него покой. Он сидел, словно каменное изваяние. Тамб Итам почтительно заговорил о приготовлениях к обороне. Девушка, которую он любил, вошла и обратилась к нему, но он сделал знак рукой, и ее устрашил этот немой призыв к молчанию. Она вышла на веранду и села на пороге, словно своим телом охраняя его от опасностей извне.