– Как ты могла? – прошептал Сырец и вдруг почувствовал биение сердца. Сердце рвалось из грудной клетки, оно билось, как проклятое. Он рванул халат на Тамариной груди, прижал к себе жаркое бабье тело и захрипел, переставляя слова и слоги местами, словно на минуту забыл родную русскую речь: «Ты сей-час ста-не-шь мо-, слы-ей-шишь?». Он ощущал в руках дрожь ее тела, слышал звуки тела, в его руках толкалась и пульсировала Тамарина кровь, но он ничего не мог с собой сделать. Он стал животным. Его уже не ничто не могло остановить: ни воспитание, ни религия, ни даже молитва отца. Сырец жаждал отмщения. Он ненавидел предательство всеми фибрами души, он не признавал его, и оно мстило ему любыми формами и методами. Ему казалось, что насилием он избавит себя от нестерпимой боли. В колонии Сырцу довелось узнать много истин, но одну он выучил наизусть, как молитву. У любой боли бывает предел. Часто она становится невыносимой, но человек испытывает себя страданием, лишь бы оставить разум ясным. Человек гнется под напором боли, ведь не каждый способен выдержать пытку жизнью. Но есть те, что выдерживают. Это удел сильных. Каждый миг страдания оседает в человеческой памяти кровавым срезом, а на исходе нож патологоанатома сухо отсчитывает количество оставленных на сердце рубцов, они видны невооруженным взглядом, как годовые кольца на деревьях. Сырец словно обезумел в тесной кухоньке. Он забыл, что там, в соседней комнате находится близкий родственник, почти враг, по совместительству муж Тамары.
Сырец прижал родное тело к себе и ощутил сладость единения с любимой женщиной. Он не мог обмануться – Тамара откликнулась на его объятия, она ждала его, хотела, чувствовала. И вдруг все вокруг куда-то поплыло, ушло ощущение пространства, кухня раздвинула стены, в один миг став объемной и прозрачной, как утренний туман после проливного дождя. Где-то вдалеке перекликались паровозные гудки, будто здоровались друг с другом, слышались звонкие голоса, откуда-то сверху доносилась музыка. Они остались вдвоем. Больше никого не было. Никого. Привычный мир исчез. Они оказались на далекой планете, где не было хрущевских коробочек, серого цвета и унылой жизни. На седьмом небе звучала странная музыка, она была созвучна мелодии, звучавшей все эти годы в обиженной душе Сырца. Тамара больше не сопротивлялась, она отдалась во власть любимого мужчины, ее влажные глаза блестели и переливались загадочными огнями, они смотрели на него с покорностью и восхищением, словно она впервые увидела этого необычного паренька из рабочей слободки. Он хотел унизить ее насилием, но в какой-то миг его тело будто переродилось, он стал другим – прежним, юным и открытым. Сырец стал тем, кем он был у себя в душе. В крохотной кухне Тамариной квартиры Сырец обрел свое настоящее предназначение: с этой минуты он станет отвоевывать у жизни свое право на жизнь, он будет защищать свою собственность любой ценой, даже ценой свободы. Сырец считал Тамару Своей женщиной и никому не хотел отдавать любимую. В самый сладостный миг он почувствовал, как отозвалось на его ласки Тамарино тело, забившись в нежной истоме, видимо, вспомнив его объятия. У человеческого тела есть своя особая память, оно долго помнит прикосновения родных рук. И Сырец остановился, почувствовав облегчение, боль оставила его, он был отмщен. Отныне он всегда будет поступать так, как поступил сегодня, предательство за предательство. Измена за измену. И снова нависла низким потолком темная невзрачная кухня, а в скошенной форточке послышался хулиганский свист, навсегда изгнав из туманного пространства сладкую небесную музыку.