– Ты моя! – сказал Сырец и прислушался, в комнате приглушенно звучали голоса из телевизора.
– Твоя, – согласилась Тамара, продолжая смотреть на него восхищенным взглядом. Сырец смутился. Он посмотрел в окно, лишь бы не видеть влюбленных глаз Тамары. В тот миг, когда она вспомнила его, откликнувшись на огненные ласки, он ее разлюбил. В ее покорности было что-то предательское, то, чего он всегда боялся в женщинах. Но уступать Тамару Сырец никому не хотел, даже двоюродному брату.
– Завтра приду за тобой! – сказал он и вышел за дверь, отметив на прощанье, что в квартире царит глухая и безоговорочная тишина.
Уже на улице Сырец понял, что не любит Тамару, она ему не нужна. Он никогда не сможет ее простить, в одной постели с ними всегда будет лежать Аркаша Лащ.
* * *
Родители оказались живы. Подспудно Володя не ожидал увидеть их, он думал, что их давно нет на этом свете, но дверь открыла Ханна. И снова тоскливо заныло сердце Сырца, подталкиваемое забытыми детскими обидами. Не было любви в глазах матери. Не было.
– Это я! – сказал Володя и прошел в кухню. Соломон Сырец сидел в углу – старый сгорбленный человек, изнуренный молитвами и тоскливым ожиданием смерти. Отец взглянул на сына пустыми глазами. Володя усмехнулся – родители не ждали его. Они давно простились с ним.
– Отец, ты не рад? – сказал Сырец в пустоту. Ответа не последовало. Его затрясло. Он не мог требовать любви от них. Это было выше его сил. Нельзя заставить любить. Родители не понимали собственного сына с момента его рождения. Можно не понимать, не принимать, не хотеть, но при этом любить. Сырец долго молчал, подыскивая подходящие слова, затем негромко произнес: «Я не буду вам в тягость. Я обойдусь!». Они молчали. Вместе с родителями молчал брат Яков, он был заодно с ними. Брат отторгал брата. Повисла напряженная тишина. Сын тяготил родителей своим неожиданным присутствием. Он появился внезапно и стремительно, и, как водится, без приглашения, но он всегда приходил вопреки чужим желаниям, приходил в тот момент, когда его не ждали.
Сырец огляделся по сторонам. В углу кухни притулилась маленькая печка, когда-то давно в ней делали мацу на продажу. У отца было много знакомых евреев, ведь Соломон работал на еврейском кладбище. Отец выковал специальную машинку по своему проекту. И дело пошло. Пекли тайно, прячась, страшась мысли, что откуда ни возьмись нагрянут органы и всех посадят, включая малолетних детей. Печь мацу было весело, все сновали по дому, готовясь к важной процедуре, сообща собирали посуду и замешивали и раскатывали тесто из муки и воды. Потом Ханна стояла у плиты, а дети подхватывали горячие лепешки и раскладывали в аккуратные стопки. Может быть, благодаря маце из детства Володя Сырец выжил в северной колонии, ведь именно тогда он полюбил работать с тестом. Маленькая монополия процветала, но однажды пришел фининспектор и конфисковал самодельную машинку. Кто-то из евреев написал донос на Соломона. Отца не арестовали. Помогла инвалидность. Так закончилась славная эпопея по выпечке мацы.