К приходу Сырца свадьба вошла в очередной круг веселья. Мероприятие из разряда третьей степени уважения к гражданским приличиям находилось в самом разгаре. Столы ломились от угощения. Сборное застолье все и всех перемешало, кошерная еда стояла наравне с обычной, тарелки с кугелем и цимесом налезали на блюда со студнем и салатом «Оливье». Гости разных национальностей вконец устали от плясок и песен, они сыто поблескивали пьяненькими глазками, возбужденно дышали и смеялись прерывистым громким смехом. Всем хотелось чего-то свеженького, обильное угощение уже не вызывало аппетита, бурное веселье утомляло, а счастье молодых мало кого интересовало. Сырец кисло поздоровался с Аркашей, заодно познакомился с невестой, тщетно пытаясь вызвать в памяти детский девчоночий образ, но у него ничего не вышло. Память безмолвствовала – невеста была пышной и сдобной, словно только что народившаяся луна, ничего девчоночьего в ней не наблюдалось. Аркаша спросил Сырца, дескать, доброе слово-то молвишь?
– Не могу, Аркаша, у меня неприятности на работе, странно, что они случились именно сегодня, когда у тебя такой торжественный день, – сказал Сырец, опускаясь на свободный стул, стоявший у двери, – я немного посижу тут и побегу на работу. У меня дела.
Аркаша злобно сверкнул глазами и потащил невесту к гостям, они требовали, чтобы новобрачные срочно исполнили жестокий экзерсис под названием: «Горько-горько-горько-горько…». Экзерсис затянулся. Сырец бездумно сидел на колченогом стуле, размышляя о превратностях судьбы. Общепитовская столовая вмещала в себя огромное количество людей, все натужно веселились и плясали, безжалостно растрясая желудки, до отказа переполненные жирной едой и щедрой выпивкой.
– Вован, ты чего здесь сидишь? – сказал Семеныч, наклоняясь над Сырцом. Он был отцом той самой школьной подружки невесты, имя которой поначалу забыли внести в списки гостей.
– Семеныч! Ты ли это? – воскликнул Сырец, вскакивая со стула.
Володя не ожидал увидеть старика, которого он любил всей душой, на неприятном для него мероприятии. Старик был неприкрытым антисемитом.
– Я, я это, а как ты, где сейчас работаешь? – сказал Семеныч, прикуривая перегнутую пополам «беломорину».
– Да, тут, недалеко, на одном заводе, – поморщился Сырец, – нормально все у меня.
– Вижу, что «нормально», – передразнил его Семеныч, – на тебе лица нет. Весь белый, как полотно. А я и не знал, что ты с этим сродственник. Увидел тебя здесь, даже сердцу плохо стало. Херовый он мужик, этот твой Аркаша.
Семеныч деланно закашлялся, смяв в кулаке недокуренную папиросу, огляделся, но урны поблизости не было, тогда он швырнул окурок под ноги.