– Ну ведь есть же у вас имя? Обычное человеческое имя, – сказал Сырец упавшим голосом. Он понял, что для него все кончено. Честный лейтенант не отпустит его. Он наденет на него наручники и отведет в камеру. И снова колония, пекарня, лесоповал, баранка. И это все в лучшем случае. А там, смотря что дадут…
– Валентин, – сказал лейтенант, взглянув на Сырца, – но обращаться ко мне нужно по званию. «Товарищ лейтенант». Так у нас принято.
– Где это – у «вас»? – сказал Сырец и потрогал горло. Там что-то мешало говорить и дышать. Какой-то комок.
– У нас – в органах, а где же еще? – сказал участковый и перевернул страницу.
– А что вы там все пишите? – удивился Сырец, убрав руку с горла. – Вы бы мне хоть какие-нибудь вопросы задали, а то все пишите-пишите… Оперу, что ли?
Внутри назревал надрыв: да за что же это? Он ведь ни в чем не виноват. Он этому жмурику готов был коньяк ящиками таскать. Но тому ящик с коньяком без надобности. Жмурик любил ковшиком из чана. Напрямую. Так ему было сподручнее.
– Пишу оперу, я передаю материалы в уголовный розыск, – сказал Коренев, поправляя планшет.
– А зачем в уголовный розыск? Это же мне статья светит, – угрюмо процедил Сырец.
– Пока вас не было, – вежливо пояснил участковый, – я опросил свидетелей, они дали на вас показания.
Мир в очередной раз рухнул. В голове завертелись разбитые осколки благополучной жизни. Они больно царапали мозговую оболочку.
– Какие показания? На кого? В чем моя вина? – взревел Сырец, вскакивая с ящика.
Володе захотелось разбить что-нибудь, сломать, чтобы мир снова встал на свое место. Но разбить что-нибудь означало бы войну, а воевать он не хотел. Сырец хотел жить в мире с собой.
– В халатности, – вежливо подсказал Коренев, – в халатности.
– Да я им работу дал, они без меня спились бы, сгулялись, давно бы все утонули в этих кастрюлях, – закричал Сырец, кивая на огромные чаны, издававшие затхлый запах прокисшего сусла.
– Все так, но у меня свидетельские показания, вас немного опередили – сказал Коренев, – вы бы меньше бегали по своим делам.
– Лейтенант, я же на свадьбе был, – сказал Сырец, вдруг безмерно устав от идиотской ситуации.
Он снова присел на ящик и покорно свесил руки по бокам, дескать, надевайте на меня наручники. Я готов нести на себе бремя вины. И внешне он был похож на идиота. Но Сырец лихорадочно искал выход, понимая, что снова оказался на острие бритвы. Ему неожиданно засветила новая кара за несовершенные прегрешения. В какой-то миг все произойдет – невзначай сказанное слово, ненароком брошенный взгляд, и все! Он снова уедет на севера. Но там ему делать нечего. Он уже отбыл свой срок. И другого срока у него не будет.