Это были не люди. Это были толстые приземистые существа, ползавшие по грунту в ночной тишине.
Не раздумывая, Давид принял влево, тщетно пытаясь отыскать взглядом Бартеля и его спутников. Их нигде не было, и Давид в отчаянии сжал кулаки. Он хотел их окрикнуть, но горло перехватил спазм — он не мог выдавить из себя ни звука.
Он мчался опрометью, силясь оторваться от теней, движущихся за ним вслед. Страх вытеснил у него из головы все мысли, страх безраздельно завладел всем его существом, страх, паника, полное смятение.
Им управлял лишь инстинкт самосохранения. На все творившееся вокруг реагировало не сознание, а все его существо, вся плоть, — миллиарды биологических клеток, из которых состояло его тело, слились в одно целое, как у примитивного организма в доисторические времена, миллионы лет до новой эры, — слились и жили одним инстинктом самосохранения, одним рефлексом — спастись и выжить.
Не сознание, а что-то другое подсказало Давиду, что он добрался до пригорка, что пригорок пуст, что Отважных нет на условленном месте сбора… что он стоит, прижавшись спиной к большому плоскому камню, что он весь вспотел от страха, что его бьет дрожь, что тени рассеялись и теперь окружают его кольцом. К нему вернулась способность слышать и видеть, но мозг по-прежнему не успевал осмыслить звуки и зрительные образы: шорох ползущего тела, еле заметное его движение по сухой земле, прерывистое дыхание, сливающееся с жалобным стоном ветра, и это видение… ужасное уродливое существо, какое не могло бы привидеться в самом немыслимом кошмаре. Существо стояло перед Давидом — у него был агрессивный вид. Это было что-то похожее на краба с человеческим лицом и множеством лап, непрерывно сгибающихся и дергающихся. На его морде, едва выступающей над кромкой панциря, застыло выражение зверской злобы. Выпученные глаза, свирепо смотревшие на Давида, слабо поблескивали в отсветах машунги.
Рядом появилось другое существо. Оно напоминало орла с длинными крыльями, опущенными вдоль тела, сплошь покрытого перьями. У него тоже было человеческое лицо, несмотря на широкий крючковатый клюв, торчавший на месте рта и, должно быть, служивший ему оружием.
А за ними — другие… все разные… пауки, осьминоги, огромные слизняки и все — с человеческими лицами!
— Йури, пролепетал Давид.
К Давиду вернулось самообладание. У него не оставалось иного выхода, как вступить в схватку с этими страшилищами, в любой миг готовыми броситься на него всей сворой, разорвать его зубами и когтями в кровавые куски.
Он сбросил металлические коробки и обеими руками схватил рогатину. Вовремя. Человек-паук бросился на него с омерзительным клохтанием. Давид видел его огромные лапы, мелькающие в воздухе перед самым его лицом, и, чтобы увернуться от ударов, быстро отпрыгнул в сторону, Чудовище встало на дыбы, готовясь броситься, но в этот момент Давид изо всех сил вонзил рогатину в его тело. Послышался треск разрываемой чешуи, истошный вопль, и страшилище рухнуло на спину, продолжая конвульсивно бить лапами воздух.