Давида затрясло от хохота:
— Опс… единственная планета Вселенной — это Опс, так вы утверждаете? Нет, вы посмотрите! Взгляните на себя, во что вы превратились! Кроты! Жалкие кроты, для которых невыносим даже дневной свет. Вы кроты… Кроты… Вы недостойны называться людьми…
Он перевел дыхание и еще раз презрительно бросил им:
— Кроты!
Внезапно он скорчился от резкой боли в животе и обхватил руками камень.
— Давид, — проговорила Забела, делая к нему шаг. — Давид надо возвращаться.
— Оставьте меня… оставьте меня… уходите… Этот город мой…
Он выпрямился. На губах у него выступила пена. Он взмахнул рукой, очерчивая пространство вокруг.
— Этот город мой… мой… Это мой город… Все это мое, только мое… Возвращайтесь в свои крысиные норы… и оставьте меня в покое. Уходите, ради Бога… Убирайтесь отсюда!
Он плакал и смеялся, крутился на месте, как пьяный, совершенно потерявший ориентацию…
— Они все разрушили!.. Мерзавцы… мерзавцы… О-о-о! Господи Боже, господи Боже, почему Ты это допустил? Посмотри на мой город… посмотри, что они с ним сделали… Ну, что ты за Бог? Что ты за Бог, если допускаешь подобное?
Давид медленно побрел вдоль развалин, глядя невидящими глазами себе под ноги. Он больше не думал ни о Забеле, ни о ее спутниках. Он, как слепой, еле передвигая ноги, шел по мертвому городу, по кучам пыли и каменным руинам.
Очевидно, это произошло вскоре после старта. Старта, с момента которого для него прошло не более двадцати дней.
Авария в субпространстве… прыжок во времени… прыжок, который перебросил его в будущее на 770 лет… И вот что он нашел.; опустошенная Земля, погибшая цивилизация и горстка людей, уцелевших при катастрофе, но быстро вырождающихся, попавших под иго захватчиков.
Иной мир, словно вывернутый наизнанку. Иной во всем, включая саму структуру молекул. Мир, который больше ему не принадлежал, мир, в котором он был… чужим!
— Франсуаза! — прошептал он.
Да, Франсуаза тоже была мертва. Она погибла 770 лет и 20 дней тому назад… 770 лет!
Он отказывался поверить в это. Его память еще хранила живой образ Франсуазы… ее голос… ее смех… запах ее кожи… Он помнил их небольшой загородный домик в окрестностях Нейли, его просторные комнаты и цветы в саду…
И звуки пианино… пальцы Франсуазы бежали по клавишам в ритме вальса:
Ля…ля…ля…ля…ля…ля…
Вальс отзвучал в воспаленном мозгу Давида, и мрачная тишина вновь опустилась на лежащий в развалинах Париж. На площади Звезды сохранилась половина Триумфальной Арки, и здесь, как и на всех улицах, по которым он шел, торчали старые каркасы машин разных марок, все они были источены ржавчиной, с провалившимися днищами. Они были и на извилистых улочках, спирально поднимавшихся к тому, что когда-то называлось «современным городом» двухтысячного года.