Еще несколько дней происшествие у ворот советского посольства продолжало волновать Белопольского. Не отпускала ярость и ненависть. Он вновь и вновь переживал случившееся. Одной встречи, одного разговора оказалось достаточным, чтобы закипела кровь, а рука потянулась за оружием... Увы, его не было, но палка, дубина, разводной ключ — все годилось в эту минуту. И уже в который раз пришла на память картина недавнего прошлого. («Какого недавнего? — Тысяча лет минуло!»). Петроград... Белые и красные, революционеры и контрреволюционеры. Да нет! Нет еще ни белых, ни красных: еще все — граждане России. Митинги, объявления на тумбах и стенах домов. Общий подъем. Пролетарии великодушны. Победитель отпускает солдат с фронтов. Он представляет офицерству самому решать, каждому дано право сделать выбор — идти ли с народом, уехать ли за границу, остаться лояльным к новой власти и даже помочь ей в чем-то строить после революции новую жизнь. Молодые «наивные поручики, не успевшие хлебнуть Великой войны — и года не просидевших в окопах — не разобравшиеся в происшедшем, вчерашние бедные студенты и вольноопределяющиеся, прошедшие ускоренное обучение на курсах и пожалованные первыми офицерскими чинами... Разве они были уже «белыми»? Разве у них были свои фабрики и свои поместья? Что было им защищать? Братоубийцами, зверями их сделали другие события. Теперь не разобраться, кто начал первым, кто разжег и превратил жизнь в братоубийственную схватку. Все они одинаково попрали заповедь божью «не убий»... все стали злобными зверями...
Но те, петербургские безвинные офицерики... — их не забыть... Безвинные, своей нелепой смертью они взывали к мести. И недаром месть и жестокость несла белая армия по всей родной, истерзанной и опустошенной земле. И сохранили те, что уцелели, эту ненависть в себе и по сей день.
...Да, юные офицерики... Сначала им всем предложили явиться на регистрацию. И в этом еще не было ничего необычного: чиновничья Россия обожала списки и повестки, всевозможные регистрации и перерегистрации. Немногих смущала фраза о том, что неявившиеся будут объявлены вне закона и каждый, став человеком вне закона, уже враг и такого следует убивать на месте. Вероятно, и тут какой-нибудь ретивый чиновник просто перегнул палку, — успокаивали они друг друга. Ведь повсюду красовалось слово «мир» и нарисованные ярко призывы «штыки в землю!». Но вскоре начались повальные аресты. А потом и вовсе непостижимое: всех офицеров принялись вывозить на берег финского залива и расстреливать из пулеметов между Петергофом и Мартышкино. Белопольскому часто вспоминалась эта страшная цепь и щуплый юнкер, стоящий на левом фланге. Недоумение, растерянность, испуг выражало его юное лицо. Он озирался, будто нечаянно угодил в незнакомую компанию, и ветер ерошил рыжеватый хохолок на его затылке. Внезапно юнкер взбодрился: среди солдат и пулеметов он заметил знакомого.