— Дядя Ваня! — радостно закричал он. — Посмотрите! Я — Сева Решетов: Вы у папы в магазине работали.
Мрачный бородатый солдат поднял голову, вгляделся:
— Какой еще Сева?!
— Неужели вы не помните? Как же! Я же...
— Смир-р-на! — пронеслась грозная команда. Солдаты упали возле пулеметов. Справа протакала короткая очередь и с десяток пуль, цвикая, прошли над головами строя офицеров.
Белопольский перекинулся коротким понимающим взглядом с соседом справа — пожилым офицером с «Георгием» на груди. Погоны его кителя были вырваны с мясом.
— До встречи на том свете, капитан, — сказал он. — Прощайте.
— А как вы догадались, что капитан? — спросил Андрей.
— Не знаю. Так, показалось...
— Ну, тогда еще раз прощайте, — Андрей, сунув пальцы в рот, засвистел издевательски громко и бесстрашно.
— Гото-всь! — раздалась новая команда.
Полковник перекрестился. Несколько голосов поблизости, справа, неслаженно затянули «Боже, царя храни!» И тут же случилось непредвиденное: юнкер Решетов, не владея собой, упал на колени, вытянув вперед руки в короткой ему гимнастерке (эти короткие рукава гимнастерки и запомнились Белопольскому больше всего), выкрикивая жалобно, по-детски:
— Дядя Ваня! За что вы меня? Дядя Ваня!
Сосед Андрея передвинулся к нему, злой и грозный.
— Встаньте, юнкер! На вас все смотрят, стыдитесь! — сухо и требовательно сказал он. — Разве вас не учили, что русский офицер принимает смерть, стоя лицом к врагу?!
— Простите, гос-да... Простите!.. Он повалился на землю, закрыв голову руками, подтянув колени к груди. А потом стал кататься, захлебываясь словами и слезами, умоляя поскорее убить его, и все призывал дядю Ваню и искал у него заступничества.
Пулеметные очереди косили офицерскую цепь без промаха. Андрея спас его сосед, убитый первым. Его тяжелое тело сбило Андрея с ног, навалилось сверху тяжким грузом. Стоны, крики, треск пулеметов лишили Андрея сознания на какое-то время, а придя в себя, он догадался, что не должен шевелиться, не обнаруживать, что жив. Так и лежал до темноты, придавленный остывающим мертвым телом, и чувствовал, как чужая кровь сначала стекает, а потом застывает на нем.
Эти часы, полные ужаса, страха, бессилия остались навсегда. Уже в кромешной тьме он выбрался из груды трупов и пополз к кустарнику, где дождался рассвета. Потом снял шинель с убитого солдата и пробрался в город. Нашел друзей однополчан. Стал добровольцем в белой армии.
...Они катились по стране, оставляя за собой разоренные города, опустошенные деревни, убитых, увечных.
Кто был более жесток, более страшен — белые, красные?