Сел я за испачканный чернилами, щербатый стол и принялся старательно излагать свою родословную. У них она теперь называется странным словом «автобиография». Затем я стал заполнять анкеты, детализирующие эту самую «автобиографию». Вопросы самые простые, но словно с подвохом: где родился, где учился, имею ли военное образование, где проходил военную службу, в какой полк был выпущен, каким путем попал во Францию, чем занимаюсь, политические позиции какой партии разделяю и почему имею желание вернуться в Советскую Россию. А дальше еще куча вопросов по поводу родителей «до третьего колена», что меня особо удивило. К тому же затруднялся я ответить на многое: просто не знал, не помнил! И это вызвало еще более сильное недовольство моего проверяющего — узколицего, с грубым подозрительно скуластым лицом, испорченным, как столешница дырками и щербинами, оспяными метками.
Он бегло посмотрел мои анкеты н вернул их, обнаружив кое-где неясности и неправильности в ответах.
Я все терпеливо исправил. И тогда он, точно жандармский следователь, принялся сличать все написанное мною одно с другим, как будто нарочно отыскивал какое-нибудь несоответствие или ошибку. Наша беседа уже порядочно надоела мне...
В кабинете было жарко и душно. За соседним столом сидела еще одна просительница, средних лет дама, моя соотечественница, бедно одетая, но еще сохранившая в лице высокомерное я горделиво-отчужденное выражение. Я подумал, что вряд ли она полком командовала или заговор какой возглавляла, — ее-то в чем проверять? Дама изнемогала от жары, то и дело обмахивала полное, в глубоких складках лицо поломанным китайским веером и тяжко вздыхала, бросая просительные взгляды на чиновника, который не уставал заниматься мною.
В конец концов мне было продиктовано прошение на заранее заготовленном бланке, в котором я униженно обращался к советским властям с просьбой не отказать в помощи. Прошу, мол, простить мне прошлое и все, свершенное по молодости, недомыслию и во вред русскому народу. Все кончалось клятвой в будущей моей лояльности. Я оставил свой адрес, номер телефона, поставил дату и, расписавшись, посмотрел на скуластого. Он спокойно и молча выдержал мой взгляд.
— Когда я могу надеяться получить ответ? — не выдержав затянувшейся паузы, спросил я.
Он принялся медленно объяснять мне, каким злом для страны явилась эмиграция и сколько плохих людей, сумев избежать полагающейся им кары за содеянное, скрылось за рубежами Советской России. Перепроверка моих анкет, — дело чрезвычайно хлопотное, и, — он не скрывает! — весьма долгое, ибо в «Союзе возвращения» мало сотрудников. Помогают исключительно на добровольных началах, без всякого вознаграждения эмигранты, которые такой работой добиваются скорейшего возвращения на родину. Это право требуется заслужить, разумеется...