Боль, страдание – это тема текста, который человек адресует психологу. Психолог должен воспринять его своим текстом, где есть содержание, порожденное его «Я»-усилиями, то есть существует не пустая форма, а живая. В художественной литературе тоже есть понятие живого слова. Думаю, оно близко по смыслу тому, что переживает психолог, воздействуя на другого человека своим текстом как автор этого текста. Он непосредственно воспринимает и адресата этого текста и получает от него обратную связь, необходимую для осуществления взаимодействия.
Что будет использовать психолог в своем тексте о страдании? Какую идею, концепцию страдания он сформулирует и представит как текст? Это личный выбор каждого психолога, это отражение его духовного облика.
Мне думается, что те процессы, которые можно наблюдать в профессиональной среде психологов, говорят о том, что многие коллеги, занимающиеся консультационной практикой, пытаются использовать различные культурные варианты философского и религиозного опыта, часто аккумулируя их для решения профессиональных задач, что расширяет их собственное сознание и привносит в отношения с другими людьми тот элемент универсального человеческого опыта, к которому всегда была восприимчива отечественная культура.
Можно было бы обсудить вопрос о содержании психологического пространства людей, принадлежащих к разным культурам, к разным «этносам», но эта исследовательская задача не является актуальной для данного пособия.
Большинство людей, с которыми приходилось работать в психологическом консультировании, ориентировано на христианские идеи, отражающие место и роль страданий в жизни человека, поэтому позволю себе напомнить некоторые из идей, которые, как кажется, с той или иной степенью рефлексивности представлены в текстах практических психологов.
Это несколько основных христианских идей, без которых практически трудно понять проблему страдания.
Я воспользуюсь для изложения этой сложнейшей темы данными американского философа К. С. Льюиса: свое понимание психологической природы страдания я могу объяснить его словами: «Когда я думаю о тревоге, снедающей как пламя, и о сухой пустыне одиночества, о гнусной каждодневной нищете, о тупой боли, закрывающей от нас мир, и о боли, тошнотворно острой, мне так страшно, что я бы от них застраховался, если бы знал, как это сделать. Но при чем тут мои чувства? Вы их и так знаете, ведь они и ваши. Я не пытаюсь доказать, что страдать нетрудно. Страдать ужасно, иначе не о чем было бы и говорить. Я просто хочу показать, что в старой мысли о спасении через муку что-то есть, а не доказать, что это приятно» (26, с. 163).