– Я оставлю здесь с тобой вот этого человека, моего верного слугу, и он будет беречь тебя как зеницу ока. Позволь ему без страха посадить себя сегодня вечером на коня. Так надо, я хочу этого, Грация! Еще немного, и мы снова соединимся под теплым небом.
Он поцеловал ее, вскочил на коня и умчался, а дитя махало ему вслед обеими руками.
Вся кровь отлила у меня от сердца. Правда пронзила меня, как острый меч. Внемлите: король похитил у канцлера не роскошную и честолюбивую красавицу, – грех и горе, он посягнул на невинное дитя Томаса Бекета! Знайте: Грация, как ее назвал король, была живым подобием канцлера, насколько юное неопытное личико может походить на охлажденное годами, умудренное жизнью лицо. Благородный изгиб его бровей, его темные грустные глаза, серьезная улыбка его уст, мягкость его движений, – сомневаться было невозможно. Грация – благодать, – слишком юная для сестры канцлера, была плотью от его плоти. Сир Генрих, христианский король, согрешил хуже язычника над незрелой душой и над едва созревшим телом.
Я, хоть и простой слуга, но был разгневан на своего господина, и кулаки мои сжимались, словно тут было загублено мое собственное дитя. И я почувствовал глубокое огорчение и готов был плакать кровавыми слезами при мысли, что любимый мною король, убив невинность, навлекает на себя божий гнев. Я пытался подыскать оправдание королю в его горячей крови, в его всемогуществе, в приступах слепого безрассудства, – напрасно! В ушах моих неотступно звучало: господин твой свершил смертный грех. Глаза мои открылись: я узрел ангела-хранителя Грации, прячущего от горя и стыда свое лицо за белым платком, и мне уже слышался мощный глас трубы страшного суда.
Но я совладал с собою. Лошади, по обе стороны от меня, начали проявлять беспокойство; я взял их покрепче за поводья, и это вывело меня из забытья.
Дочь канцлера скрылась в замке. Эшер остался один на дороге, ведущей к воротам, и впервые за все время поманил меня кивком в свою маленькую сторожку, вделанную в толстую стену замка.
Он выглядел робким и несчастным и находился в таком растерянном состоянии духа, что забыл дать мне закусить и выпить, в чем я, после пережитого испуга, вправду очень нуждался. Покуда я сам раздобывал себе хлеба и доставал из стенного шкапа кувшин с вином, Эшер, колеблясь, признался мне, что предуказанное моим королем похищение прекрасной Грации будет не лишено опасности. Он Докладывал канцлеру, своему господину, по всей правде и совести, что норманн Малерб вот уже несколько дней рыщет вокруг замка и что-то выслеживает. Он, Эшер, с часу на час ждет канцлера, который должен прибыть вместе с вооруженными людьми и оставить их за этими стенами для охраны.