Исполнив поручение, я возвращался, усталый и сонный, через сырой осенний лес. Мой жеребец сбивал на ходу желтые листья с ветвей, а меня в это время одолевали мрачные мысли о бренности всего земного, которые постоянно на меня находят при виде бледных осенников, разбросанных по лугам, как свечи.
Звонкое ржание совсем поблизости вывело меня из задумчивости. На повороте тропинки я увидел привязанного к изгороди мызы оседланного коня. Я соскакиваю, завожу лошадь в чащу и, снова бесшумно подкравшись, заглядываю через высокую изгородь. Там, внутри, я увидел мызника, который недоверчиво глядел и прислушивался к тому, что ему говорит худощавый малый в кольчуге, сначала обращенный ко мне спиной, но посреди разговора повернувший голову в сторону дворца и тем открывший мне свой хищный профиль. Я узнал этого коршуна, возвратился к своей лошади и пустился оттуда вскачь. Над заповедной рощей моего господина кружил не кто иной, как норманн Малерб, более ненавистный мне со времени похищения Хильды, чем воин, изображенный среди страстей Христовых в монастыре всех святых, который плюет в лицо нашему господу и спасителю, и с юных лет возбуждавший во мне особую ярость. Канцлер устранил недостойного из своей свиты, и молва гласила, что тот нашел себе место и снискал благосклонность госпожи Элинор. Я увидел, к чему нам нужно быть готовыми. Открой госпожа Элинор убежище лесной феи, и я бы гроша не поставил на карту за ее хрупкую жизнь!
Когда я доложил королю об этой недоброй встрече, вся кровь бросилась ему в лицо от гнева и любви.
– Мы должны отвезти нашу маленькую даму за море, – сказал он, нахмурив брови, – и нимало не медля, покуда ястреб не заклевал голубку.
Он приказал мне оседлать к вечеру трех лошадей и держать для него наготове простую одежду.
Уже стемнело, когда король, поздно освободившись от канцлера, вскочил на коня, набросив на себя плащ с капюшоном.
После часа быстрой езды, уже почти на полпути, он подозвал меня к себе и сказал мне, чтобы я не возвращался с ним на заре домой, а оставался бы завтра в маленьком дворце и с наступлением ночи перевез бы госпожу, вместе со служанкой, в ближайший замок, откуда он уже переправит ее за море.
Мы живо добрались до места. Для короля нашлось мягкое изголовье, а для меня, у подножия стены, пожестче – седло, а моему коню, я предоставил пастись на свободе ночью вместе с двумя другими.
Когда утренняя заря позолотила влажные от тумана верхушки деревьев, а я только что изловил всех трех лошадей, король вышел из ворот и к руке его приникло прелестное создание, не старше пятнадцати лет. Красивейшая девичья головка, какую я когда-либо встречал, склонилась к плечу короля, вперив в его опьяненные страстью глаза робкий и молящий взгляд. Черные, как вороново крыло, распущенные волосы, перехваченные золотым обручем, ниспадали до земли, рассыпаясь по нежным плечам и бедрам. Она плакала, король старался ободрить ее.