.
В таком же положении находился Фарфоровый завод. Здесь, как вспоминал его технический руководитель Качалов, наблюдалось даже «систематическое снижение общего уровня технической культуры». Производством заведовали лица, в большинстве «попавшие на свои места по фамильным связям и не соответствовавшие своему назначению». В их среде «авторитет науки и ее роль на производстве… стояли не очень высоко». Заводская лаборатория представляла собой «темное полуподвальное помещение, оборудованное самым жалким образом»>{470}. Столь неприглядное положение Качалов объяснял позднее влиятельностью при дворе немецкого сообщества; подтверждение этой влиятельности давал и его собственный опыт. На Фарфоровый завод он попал в 1911 г. в качестве внештатного лаборанта, породнившись с семейством авторитетного горного инженера И.А. Тиме (Thieme) с его связями при дворе. Чистка администрации завода в 1914 г. от лиц с «немецкими» фамилиями способствовала восхождению Качалова до роли технического директора Фарфорового завода>{471}.
С 25 августа там начались опыты под руководством профессора Петербургского университета Тищенко, пытавшегося ориентироваться в новом деле по скупым сведениям о технологии, собранным из печатных источников. Первая плавка состоялась 4 сентября, но усилия были тщетными: оказалось, что использованный фарфорообжигательный горн, дававший необходимую высокую температуру, не был пригоден, так как не обеспечивал равномерного ее распределения в расплавленной массе>{472}. За конструирование специальной печи взялся профессор Политехнического института В.Е. Грум-Гржимайло. Зима «прошла безрезультатно», но удалось добиться «сильного увеличения ассигнований», была модернизирована лаборатория. С мая 1915 г. для опытных работ на Фарфоровый завод был приглашен профессор Варшавского политехнического института Жуковский. Помимо негодности печей, «обнаружилось несовершенство плавильных горшков», для них нужно было выработать состав глиняной массы; предстояло определить температуру и время плавки, химический состав стеклянной массы, условия ее остывания. За лето 1915 г. были проведены «более систематические и разносторонние опыты», появилась надежда>{473}.[113]
Но все же изготовленное во второй половине 1915 г. стекло не имело «оптического качества», было не «вполне отвечающим своему назначению» (позднее выяснилось, что достигнуть этого нельзя, если пользоваться, как это делали на Фарфоровом заводе, горшками слишком малой емкости). Его «нельзя считать пригодным для оптических целей, — писал в августе 1915 г. Жуковский, — так как, во-первых, оно содержит камни, во-вторых, пузыри, в-третьих, свили