— Мистер Кан подаст жалобу, — тихо, но очень даже четко произнес из своего узилища несчастный страдалец.
Услышали все, уж точно.
— Мистер Кан не подаст жалобу! — решила я разыграть свою самую безотказную карту.
Тот ухмыльнулся. Из-за разбитой губы улыбка, и так не особо приятная, стала и вовсе зловещей. Да и вообще, Кан в тот момент больше всего смахивал на смерть. Бледный, костлявый, хоть косу выдавай для полного сходства.
— Подаст!
— Не подаст. Иначе я очень расстроюсь. Я. Очень. Сильно. Расстроюсь, — отчеканила я, глядя ему прямо в глаза.
Подло? Подло. А что мне еще оставалось?
А потом начала плакать. Беззвучно. Только слезы по щекам ручьями потекли. Сейчас зарыдать для меня было делом совершенно несложным. Гормоны, расшатанные к черту нервы… Стоило только вспомнить о его матери, о моей, о том, что любви великой так и не случилось…
— Лил, ты чего? — растерялись друзья едва ли не больше занозы в моей заднице.
А я стояла и рыдала. Совершенно безутешно.
Кан сдался на пятой минуте моего безостановочного плача.
— Да не напишу я ничего! — подскочил он и подошел вплотную к решетке. — Ничего. Пусть живут! Только не расстраивайся! Ну я тебя прошу! Ну нельзя же так! Да успокойте кто-нибудь эту женщину! Ну я здоровьем ребенка клянусь, что не буду заявлять на твоих ненормальных друзей!
Успокоилась я мгновенно, как будто кто-то кнопку нажал. У меня даже мысли не было, что Кан может клясться ребенком и врать, все-таки к будущему чаду он относился с большим трепетом. А еще на душе потеплело от понимания, что ситуация опять под моим контролем. Вертеть Кан Му Ёном, оказывается, тоже можно, просто нужно использовать другие приемы и давить на другие слабости, а так… Возможно, я даже сумею заставить актера если и не отказаться от матримониальных планов его ненормальной мамаши, то хотя бы умерить ее энтузиазм, а дальше…
— Ну так что, выпускать его? — неуверенно спросил какой-то полицейский Райса.
Тому только и нужен был шанс на ком-то сорваться. Начальник участка ненавидел чувствовать себя идиотом. Но по милости моих дорогих друзей именно это ощущение его практически не покидало уже который год.
— А ты что, хочешь, чтобы мы держали под стражей невиновного человека?! Да ты совсем ума лишился!!! Немедленно выпустил мистера Кана! И извинился!!!
— А мне-то за что извиняться? — совсем уж растерялся полицейский. — Я же ничего не сделал!
— Именно! Ты ничего не сделал! Вы все ничего не сделали! На ваших глазах творилось беззаконие — но никто ничего не сделал! Вам всем нужно извиниться.
Как по мне, так Кану уже ничего от стражей порядка было не нужно, тем более извинений. Человек просто хотел унести отсюда ноги, и поскорее. Айнварского колорита ему уже явно хватило на всю оставшуюся жизнь. Но без извинений его отпускать категорически отказывались, упорно настаивая на соблюдении правил уже никому не нужной вежливости. Раньше надо было о ней вспоминать.