Андрей ничего не ответил. Преодолевая боль в ноге, он пошел к дому. Гридя долго смотрел ему в след.
10
Оставшись один, Бату потребовал двух молодых девушек. Привели булгарку – темноволосую, с огромными, раскосыми глазами и славянку – светлую, стройную, с опущенным лицом. Сквозь полупрозрачные рубашки из тончайшего шелка просвечивались маленькие, упругие груди девушек.
Булгарка поняла все и сразу. Она подошла к Бату положила ему руки на плечи и улыбнулась чуть подрагивающими от напряжения губами. В огромных глазах девушки был страх и еще что-то огромное и мучительное.
Бату позабавила смелость девушки. Она прикасалась к Великому Хану, не спросив его об этом.
«Растерялась совсем и жить хочет…», – решил Бату.
– Кумыс пить будешь? – спросил он.
– Буду! – булгарка жадно ловила взгляд Бату. Она приникла лицом к его груди. Руки девушки вдруг стали бесстыдными.
– Подожди, – Бату оттолкнул девушку и подошел к низкому, китайскому столику. Взяв серебряный бокал, недопитый кем-то из гостей, он протянул его девушке. – Пей!
Девушка взяла бокал обоими руками. Она пила быстро, ее руки дрожали и по подбородку, с уголков губ, бежали мутные ручейки кумыса.
– Теперь меньше меня боишься? – улыбнулся Бату.
Девушка опустила пустой сосуд.
– Меньше… – она попыталась улыбнуться в ответ.
– Как зовут?
– Аянэ, Великий Хан.
– Кто по-монгольски научил говорить?
– Жаргал.
Красавица Жаргал жила в небольшой юрте рядом с юртой Великого Хана и старалась не попадаться на глаза жене великого Хана Боракчин-хатун.
Великому Хану стало весело.
– Ну, если не боишься меня, пей еще.
На этот раз Батый выпил вместе с Аянэ. Он обнял девушку и почувствовал, как гибко и упруго ее молодое тело. Аянэ откинула голову и закрыла глаза. Розовые щеки девушки побледнели. Батый рванул рубашку за ворот у затылка Аянэ. Прежде чем треснуть, крепкая ткань перехватила ее горло. Аянэ широко распахнула глаза – в них был ужас – открыла рот, но ничего не сказала.
За пологом у входа в юрту раздался стук палочек. Не выпуская из объятий Аянэ, Бату крикнул в сторону двери:
– Что надо?!
Просунулась растерянная, широкая физиономия ночного охранника-кэбтэула.
– Хо-Чан пришел, великий Хан, – пробормотал воин.
– Случилось что-нибудь?
– Пайцзу показал… – воин замолчал, не зная, что говорить дальше и молча хлопал вытаращенными, бараньими глазами.
Бату уже собрался было прогнать дурака, но передумал.
– Зови, – коротко приказал он.
Едва войдя в юрту, Хо-Чан опустился на колени. Он заметно протрезвел и на его лице, как проплешины, светились белые пятна.
– Великий Хан, позволь мне остаться на ночь у порога твоей юрты, – китаец молитвенно приложил руки к груди. Левый рукав его халата был разорван и свисал до земли.