– Докладываю: ворота уничтожены! Путь в город открыт!
– Благодарю за службу, майор! Прекратить огонь.
И секундой позже:
– Трубите штурм! Драгуны – в атаку!
Запела труба. Топот копыт обрушился на притихший город рокотом горной лавины, эхом отразился от выщербленных стен. В ответ навстречу драгунам ударили выстрелы. Бойницы окутались облаками порохового дыма, гаркнула, прочищая чугунную глотку, двенадцатифунтовая пушка слева от разрушенных ворот. Ей отозвалась подруга справа. Казалось, никто не выжил бы в том аду, что минуту назад бушевал на стенах и за ними. Но бравильянцы уже выбирались из щелей и укрытий, занимали свои места у бойниц и орудий. Взмахнув руками, заваливались назад, сползали с седла красавцы-драгуны, зеленое сукно мундиров пятнали багровые разводы. Кувыркались через голову лошади. Еще немного, и…
Нет, они не повернули. Защитников оказалось катастрофически мало. Последние пули вылетели из стволов, желая остановить, повернуть вспять конную лаву. Но у лавы, раскинувшей орлиные крылья-фланги, стремительно вырастал клюв, длинный и хищный, устремленный в ворота Бравильянки.
В ворота, которых больше не было.
Над этой пушкой потешались все, кому не лень. Пушка уже лет тридцать стояла на площади дель Пилар, у входа в базилику де-Нуэстра – здесь по традиции проходили народные гуляния. Кто ее привез? Откуда? Зачем установил на площади? Поймай бравильянца за край плаща, спроси об этом, и девять из десяти пожмут плечами. В лучшем случае с трудом припомнят, морща лоб: «Трофей, сеньор. С войны. С какой войны? С какой-то. Тогда все со всеми воевали. Вам-то не все ли равно, сеньор? Вы ей в дуло загляните лучше. Увидели? Вот ведь потеха!»
И добавят сальную шуточку.
Дульное отверстие у пушки было примечательное: не круглое, а овальное. Даже, считай, прямоугольное – углы скруглены чуть-чуть, самую малость. «Из нее что, кирпичами стреляют?» – пошутил записной остряк Хорхе Наваха. И пошло-поехало! Кирпичами! Из пушки! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Потеха! Кости бойкого на язык Хорхе, зарезанного через год в пьяной драке, еще не истлели на кладбище Тореро, а в народе закрепилось: «кирпичная пушка». Понятное дело, не кирпичная – чугунная, как положено, но уж если народ обозвал – пиши пропало.
На веки вечные.
Кое-кто, правда, не смеялся. Например, отставной супериор-канонир Дорадо, которого соседи полагали свихнувшимся на старости лет. Он и показал «кирпичную пушку» новому губернатору Бравильянки – дону Фернану, маркизу де Кастельбро. Губернатор, даром что молодой, из павлинов-грандов, сроду не нюхавших пороху, оказался человеком с понятием.