– Вы дрались с де Фрасси? – ахнул Пшедерецкий. – Без нейтрализатора?! Джессика, вы сошли с ума! Завтра же вы отправитесь в космопорт!
– Пешком? – съязвила Джессика. – Верхом?
– Мой «Кримильдо» ждет в Сан-Федрате, на стоянке. Мой личный кучер, – чемпиона сменил аристократ, утративший всю манерность, злой как сатана, – человек отчаянной храбрости. Запрет на полеты? Лига? Ему плевать на все, кроме моего приказа. Один звонок, и он пригонит «Кримильдо». Пушки? Осада? Если понадобится, он сядет на маковое зернышко! Лётные права пилота первого класса – вам это о чем-нибудь говорит? Завтра?! Нет, сегодня! Я немедленно…
В течение этого монолога Антон Пшедерецкий и дон Фернан толкались локтями, менялись местами, без очереди вырывались на первый план, забыв о правилах общежития – так они были взбешены, а скорее, испуганы безответственным поведением Джессики Штильнер.
– Вернемся к дуэли, – мягко перебил его Дюбуа, не заметив, что перебивает двоих. – Вы заняты, маркиз, заняты делом чести. Слово «немедленно» для вас сейчас может относиться лишь к одному, очень важному делу.
– Дуэль? Убирайтесь к дьяволу!
– Браво! Оскорбляйте меня, мы на верном пути.
– Никаких дуэлей!
– Ошибаетесь. У вас нет выбора.
– Мы уезжаем, – дон Фернан кончиками пальцев коснулся шляпы. – Ваш покорный слуга, барон!
– Разумеется, – согласился Дюбуа. – Мой покорный слуга.
И привстав на стременах, точно так же, как вставал получасом раньше, желая разглядеть в сумерках отряд дона Фернана, полковник громко закричал, обращаясь к эскорту губернатора упрямой Бравильянки. Он сменил унилингву на эскалонский, Джессика не поняла ни слова. Да и зачем? Гематрийская логика, умножить на представление о нравах варварской знати, плюс знание мужчин в целом, коэффициент поправки «три Г» – гордость, горячность, глупость…
Взрыв ликования подтвердил ее расчет.
VI
Пожалуй, комедиограф Луис Пераль, прежде чем оформить черновик благородными стихами, изобразил бы этот диалог так:
Сцена затемнена. Движение теней.
Гул голосов, звяканье вилок. Булькает, льется в стаканы йа-донг – травяная настойка, самое приличное пойло из той дряни, что продается в поселке. Вокруг стола идет призрак со свечой – служитель сцены. Для зрителей его нет, он – ходячий канделябр. Дрожащий огонек выхватывает из груды закусок, громоздящихся на столе, собранном из пяти столиков поменьше, то одно блюдо, то другое. Рис с карри, мидиями, креветками. Обжаренная лапша. Рыбные салаты. Огненно-острый пхрик с чесноком. В бесчисленных плошках – соусы всех цветов радуги.
Проявляются люди: не полностью, фрагментами. Лица раскраснелись, блестят от пота. Рты жуют. Рты говорят, плюются непрожеванным. Кто-то отчаянно жестикулирует. Яблоку негде упасть: три колланта втиснулись в буфет, гордо именуемый банкетной залой «Королевского приюта».