— Верочка, Верочка! — прошептал он, задыхаясь, и неуверенно, как слепец, протянул к ней руки. У него были мутные глаза, мне показалось, что он и вправду не видит. Она отодвинулась. — Верочка, жить без тебя!.. Пойми, жить без тебя!.. Да будь они трижды прокляты, эти пауки и змеи, из-за них потерять!.. Не хочу, не хочу, Верочка, не хочу! Все, что потребуешь, ни единого слова против, восхвалять буду… Верочка!
Она руками заслонилась от него, отвернула лицо от его отчаянного взгляда. Он подошел ближе, она оттолкнула его:
— Нет, Павел! Нет!
— Еще раз спрошу, тысячу раз буду спрашивать и кричать — почему, почему?
— Отойди и успокойся! Это недостойно — такими средствами действовать… У нас с тобой спор о принципах. Будь честен, Павел, ты не переделаешь себя!
— Переделать себя! — бормотал он глухо. — Переделывать себя!
— Даже сейчас!.. Вспомни, что ты сказал: жизнь без тебя, потерять тебя! Разве я вещь, которую можно потерять? Ты во всем видишь только себя, считаешься лишь со своими чувствами. Мы давно оставили позади мир Коперника, нам открылись тысячи солнц, более ярких, чем наше, а ты еще не выбрался из системы Птоломея: вся Вселенная вращается вокруг тебя одного.
Он скверно выругался и пошел к двери. Вера устало села на диван и закрыла глаза. Она по-прежнему не догадывалась, что я наблюдаю за ней. Так, с закрытыми глазами, она сидела минуты две. Потом она стала плакать, сперва тихо, почти беззвучно. Рыдания, усиливаясь, трясли ее тело, Вера повалилась лицом на диван, вскрикивала, захлебывалась слезами. Я погасил вызов.
Лусин со своим новым любимцем Трубом пропадает в недрах корабля, и мы его почти не видим. Ангел учится говорить по-человечески — без дешифратора. На столе у Андре стоит карточка Жанны. Жанна так походит на Андре, что издали их путаешь. Многое тут от природы, но еще больше от старания — одинаковые, до плеч, локоны, тот же наклон головы, тот же покрой одежды. Не знаю, кто к кому приноравливается, — вероятно, оба стараются, но они больше смахивают на брата и сестру, чем на мужа с женой.
Однажды на столе у Андре появился и его будущий сынишка, три гороскопических фотографии — каким тот будет в год, в два года и в десять лет.
— Иконостас родственников, — сказал я. — Затосковал, милок?
— Сегодня Олег родился, — торжественно ответил Андре. — В десять часов утра по местному земному времени. Толстенный парень, сероглазый и розовощекий, шестьдесят три сантиметра, пять с половиной килограммов улыбок и веселья — вот он каков!
Я полюбопытствовал, как известие с Земли преодолело разделявшие нас в это время четыреста светолет. Андре поглядел на меня с возмущением: