— Государь. — Вылетев из кресла, я поклонился, на что Ингварь Святославич ответил коротким кивком.
— Садитесь, господин Старицкий, садитесь. У нас будет долгая беседа… — Проговорил великий князь, и я послушно вернулся в кресло… естественно, дождавшись, пока Рюрикович устроится в своем, чуть в стороне от Рейн-Виленского.
И снова вопросы, ответы, вопросы, вопросы… В какой-то момент, мой взгляд расфокусировался и сознание поплыло, словно кто-то вколол мне средство из «особой» аптечки. Впрочем, это неважно, а важны только вопросы, на которые я должен отвечать… честно, правдиво… точно… точно. Это неправильно. Не важно… Важна только правда… честно… точно… Почему? Нет, это не мои мысли…, я должен… должен…
— Вы желали смерти маркизе Штауфен? — Тон государя взлетает до отвратительного визга, а лицо искажается, словно отржаение в кривом зеркале.
— Да.
— Вы убили маркизу Штауфен? — На миг мне показалось, что крутящийся в ладони тайного советника медальон сбился с ритма…
— Н-н-нет. — Почему?! почему?! Правду, я должен говорить только правду… честно… точно… да. Должен… говорить…
— Вы нанимали людей для убийства маркизы Штауфен? — Голос Рейн-Виленского, наоборот уходит в глубокий, пробирающий до костей бас, вибрирует… «плывет», но я его понял. Нанимать людей для убийства этой суки? Нет, конечно. Зачем? Нет.
— Государь, вы слышали ответ. Он этого не делал, хотя явно за что-то сильно не любит Эльзу. Сопротивляться такому воздействию невозможно, тем более, что укрыться в «хрустальной сфере» он не успел… чистый гипноз… — Голос этого… Дзержинского, да… голос отдалился, стал тише…
— Понимаю, но… давайте еще раз попробуем… — Лицо Рюриковича стало огромным, оказавшись у самых моих глаз. Рука требовательно сжала мое плечо… — Вы просили или приказывали кому-либо убить маркизу Штауфен?
Да что они привязались ко мне с этой дрянью?!
— Нет.
— Вы платили кому-либо за ее смерть?
— Нет.
— Вы обещали кому-нибудь, что-либо за смерть маркизы Штауфен?
— Н-нет. — Голоса отдаляются, и картинка перед глазами темнеет, словно наступает ночь…
— В госпиталь. — Голос Государя окончательно уплыл.
Темнота обступает меня и я проваливаюсь в ничто.
В себя я пришел рывком и, оглядевшись по сторонам, облегченно выдохнул. Сон, нет никаких джунглей и нет погони… а я? А, собственно, где это я?
Я недоуменно похлопал глазами, оглядывая незнакомую обстановку, а потом на меня словно асфальтовым катком накатили воспоминания о вчерашнем допросе и я самым пошлым образом заржал, сжав зубами подушку, чтобы никто не услышал…
Успокоившись, я кое-как сполз с широкой койки и, обнаружив в дальнем углу неприметную узенькую дверь, отправился прямиком к ней, надеясь, что там расположен санузел, а не какой-нибудь гардероб.