. Так втроем они и сиживали на лавочке перед домом, беседуя о религии. Их роднило глубочайшее презрение к мирской суете. Вот когда папенька бывал разговорчив! Он рассуждал о небесных светилах, об их незримых путях, неподвластных людскому разуму, о бездонных высях, пред коими трепещет и смиряется гордыня человеческая. Ни мне, ни брату Людвику, который был двумя годами старше меня, шалить не дозволялось; мы обязаны были присутствовать при этих глубокомысленных беседах. Как пугали нас папенькины рассказы о греческих мудрецах и их деяниях! Частенько все эти Эмпедоклы
>{65} и Сократы являлись нам во сне, и мы с громким плачем просыпались.
Папенька был умелый мастер, но чудак. Разложит, бывало, на рынке товар, а сам сидит и размышляет. Остановится около него крестьянин, спрашивает:
— Сколько просите за эту кадочку, пан Шпинар?
Отец не отвечает, смотрит в землю и шевелит губами.
— Сколько, говорю, просите…— снова начинает покупатель.
— Не суесловь, сосед,— перебивает его папенька.— Скажи лучше, откуда ты?
— Из Долан,— отвечает крестьянин, которому странности моего отца уже известны.
— Коли из Долан, отойди от моего товару. Никому из доланских я своих кадочек не продаю, ибо все вы развращены. Предаетесь блуду, чураетесь слова божьего… Слыхивал я также, будто средь доланских и пьяниц немало…
Крестьянин растерянно оглаживает бороду и поддакивает:
— Так-то оно так… всякие люди бывают. Есть и в Доланах пьяницы… Сказать по правде, кое-кто даже браконьерствует. Сам староста у нас порядочный сукин сын. Да только… Я-то человек честный, про меня вы ничего худого не услышите, пан Шпинар. Мне вы продать можете, я не только что заплачу, еще и спасибо по-христиански скажу. Ну, так сколько вам за ту кадочку?
— А Символ веры знаешь?
— Знаю.
— Валяй.
Голосом прилежного школяра крестьянин бубнит «Верую».
— Хорошо,— хвалит папенька,— за это получишь кадочку. Выбирай, не торгуйся, не докучай мне пустыми словами, да и ступай с богом…
Покупатель берет товар и, нерешительно потоптавшись, словно послушная овечка, уходит.
Вот какой торговец был наш папенька.
Случалось, он узнавал среди покупателей бывшего солдата. Напомню вам, что некогда он дослужился до сержантского звания и был этим безмерно горд.
Подходит этакий долговязый бородач.
— Мне бы,— говорит,— ушат.
Папенька меряет покупателя суровым взглядом и молчит.
— Ушат…— повторяет тот.
— Пехотинец Динибил! — командует папенька.
Покупатель щелкает каблуками, вытягивается в струнку и гаркает: «Hier!» [49]
— Пехотинец Динибил,— хмуро вопрошает папенька,—не знаете устава?