— Пан учитель дал мне ее почитать,— пробормотала я.
Папенька возмутился:
— Вот как! Стишки! Хорошенькое дело! Начинается со стишков, а кончается позором для всей семьи. О заблудшая дщерь!
— Папенька! — взмолилась я.
— Молчи! Не потерплю в своем доме новомодной поэзии! Эти писаки только баламутят народ, подстрекают против властей и церкви! Придется,— с ожесточением заключил папенька,— подвергнуть этого учителя домашнему обыску, посмотрим, не держит ли он запрещенной литературы… А ты,— обратился он ко мне,— отправляйся спать! Уж я позабочусь, чтобы никто в доме не нарушал дисциплину!
На другой день папенька велел мне идти к священнику. С бьющимся сердцем отправилась я в костел. Старенький аббат усадил меня на скамью и тихим голосом заговорил о масонах, внушающих народу свои вредные либеральные идеи, о бунтовщиках, которые не чтят ни императора, ни церкви.
— Как, например, во Франции,— говорил он,— где чернь, развращенная неверующими философами, осмелилась пролить королевскую кровь. Вот к чему это приводит! Мы не смеем прислушиваться к гласу разума или же к речам строптивых и дерзких людей, а должны следовать советам отцов и матерей наших и поучениям служителей церкви. Знаю я, что за птица сей учитель, тоже, поди, из свободомыслящих! Надо будет приглядеться к этому лжепророку. Ибо одна паршивая овца может испортить все стадо.
Он отпустил меня со множеством наставлений, снабдив книжками религиозного содержания, кои горячо советовал мне прочитать, дабы вознестись духом и укрепиться в вере.
Через несколько дней пана учителя вызвали в окружную управу и подвергли строгому допросу. После чего ему сделали внушение. С той поры я его не встречала, он был переведен в какую-то отдаленную горную деревушку.
Папенька Рудольф успокоился, ибо видел, что я все время провожу дома, занимаюсь хозяйством, а если читаю, то лишь календарь да полученные от аббата богоугодные книжки. Папенька стал ко мне благосклоннее, но по-прежнему внимательно за мной следил.
С момента нового замужества матушка Ангелика заметно переменилась. Куда только делся ее визгливый смех! Теперь она стала важной матроной и настолько сроднилась с супругом, что ничего, кроме его дел, не желала знать.
Она усердно изучала устав, а отдельные параграфы даже знала наизусть. Все, что касалось службы супруга, возбуждало в ней горячий интерес. Содержание циркуляров, приказов и инструкций, поступавших из вышестоящих инстанций, становилось ей известно прежде, чем Рудольфу.
Матушка Ангелика стала строга и подозрительна.
Она научилась видеть в людях лишь то, что те хотели бы скрыть от властей. С особой бдительностью следила она за приезжими, случайно посетившими наш городок. В любом из них ей виделся политический агент, прибывший с тайной миссией сеять смуту против начальства и возбуждать ненависть к императору. Жители городка сторонились матушки, опасаясь ее чересчур пытливого взора. Она преследовала безбожие, вольнодумные речи и моральную распущенность. Бывало, не одной парочке испортит свидание, полагая, что в голове у возлюбленных безнравственные намерения. Родителям давала советы, как воспитывать детей. Основывала богоугодные супружеские союзы и разлучала суженых, если почему-либо была против их брака. Весь город страдал от ее тирании. Постепенно она обрела большую власть, поскольку пользовалась поддержкой священнослужителей, да и местное начальство к ней прислушивалось. А потому всякий, даже негодуя в душе, ей покорялся.