Однажды Рудольф заболел и не смог пойти на службу. Ангелика с энтузиазмом взвалила бремя жандармских обязанностей на свои плечи: останавливала странствующих подмастерьев, внимательнейшим образом изучала их трудовые книжки, за короткий срок ее деятельности несколько подозрительных путников очутились в местной каталажке.
Вахмистр не мог нахвалиться, с каким рвением несла она службу.
— Жаль,— заметил он,— что вы женщина. Из вас получился бы великолепный жандарм! — И ставил ее в пример своим подчиненным.
Перемены в характере повлияли на внешний облик матушки. Лицо ее утратило приятную округлость и нежный румянец. Строгость, нравственные устои и набожность высушили ее некогда пышную фигуру. Женская краса была принесена в жертву общественным интересам.
Она питала пристрастие к старомодной одежде и рьяно преследовала поклонников всяческих новшеств. Я выдержала упорное сражение, пока матушка не разрешила мне носить современный турнюр, сборчатую юбку с широким шлейфом и взбивать прическу, да и то на несколько сантиметров ниже, чем предписывала мода. Моя шляпа, украшенная искусственными виноградными гроздьями и перьями заморских птиц, вызывала в ней крайнее недовольство, а свой маленький зонтик с кружевной оборкой мне пришлось долго от нее скрывать.
И все же я была довольна, ибо это супружество внесло в дом образцовый порядок. Часто вспоминался мне покойный Индржих. При нем все было иначе. В пору, когда был жив добряк Индржих, у нас все шло кувырком, а зловредный Мартин чувствовал себя в доме полновластным хозяином и притеснял сироток. Прежде нас нередко посещала нужда, дети плакали от голода. Теперь я уже могу не скрывать этого — Индржих, добрая душа, на меня не обидится. Ныне же все дети сыты и чисто одеты. Правда, они стали несколько молчаливы, ибо озорничать им не разрешается. Все их свободное время посвящено наукам и религии. И только по воскресеньям после обеда наше семейство выходит на прогулку. Мы идем по городским улицам, учтиво приветствуемые встречными, потом сворачиваем в поля. Над землей трепещет раскаленное марево, монотонно стрекочут невидимые кузнечики. Рудольф первым делом выяснит, нет ли кого поблизости, затем расстегнет ворот мундира и дышит полной грудью. Матушка несет на руке плед, я — корзинку с освежающими напитками и закуской. Мальчики, Бенедикт и Леопольд, благовоспитанно держатся за руки и тихо разговаривают. Одной лишь Бланке разрешается щебетать и прыгать, и все мы улыбаемся, глядя на ее детские проказы. Мы доходим до лесочка, на лужайке расстилаем плед и, чинно усевшись, внимаем серьезным рассуждениям папеньки Рудольфа. И лишь когда повеет вечерней прохладой, а с лугов начнет подниматься туман, мы встаем и в том же порядке шествуем назад, радуясь, что так прекрасно провели день…