— Так, — согласился я, — машина "Жигули" серого цвета с регистрационным номером «МОС 48-1 6» принадлежала вам?
— Мне, — подтвердил Бондаренко, — то есть это была служебная машина, но закрепленная за мной.
— Где вы ее держали?
— Где придется, — пожал плечами Бондаренко. — Когда около дома, когда у Управления, когда в гараже Управления. Своего у меня не было.
— А кто-нибудь другой мог пользоваться вашей машиной в ваше отсутствие? Скажем, когда вы были в отпуске или в командировке?
— Конечно, — согласился Бондаренко. — Вы сами знаете, как у нас с машинами. Я однажды был три месяца в командировке, так машину официально передали в 3-е управление. Я когда вернулся, то почти неделю у них ее выцарапывал. Пришлось к Климову идти, а то не отдали бы.
— Вы имеете в виду полковника Климова, заместителя начальника 3-го главка?
— Его, — подтвердил Бондаренко.
— А приходилось ли вам на указанной машине с регистрационным номером «МОС 48-16» ездить в поселок Дуброво Московской области на 6-ю Социалистическую улицу дом 18? — неожиданно спросил я. Неожиданно даже для самого себя.
Бондаренко бросил на меня быстрый настороженный взгляд.
— Вам непонятен вопрос? — поинтересовался я.
— Вопрос понятен, — медленно произнес Бондаренко, как бы выигрывая время для обдумывания ответа. Потом с каким-то непонятным вызовом ответил: — Приходилось!
— Гражданин Бондаренко, — вкрадчиво сказал я. — Я посоветовал бы все-таки в вашем положения не вести себя неразумно. Только что вы мне сказали, что не знаете и никогда не знали гражданина Гудко, а теперь вы подтверждаете, что были в доме 18 по Социалистической улице поселка Дуброво. А ведь это и есть адрес, где до ареста проживал гражданин Гудко. Зачем же вы вводите следствие в заблуждение?
— Я ездил туда по оперативным делам, — ответил Бондаренко, — и на эти вопросы уже отвечал на следствии. Вы, видимо, дела моего не читали, а то бы такого вопроса не задали. А гражданина Гудко я действительно не знаю.
— Так а зачем же вы ездили к нему в дом, если его не знали?
— Я повторяю, — устало ответил Бондаренко, — что ответы на эти вопросы можно прочесть в моем следственном деле. Если вам, конечно, дадут его прочесть, в чем я сильно сомневаюсь.
Я почувствовал, что краснею от злости. Я знаю, что это мой недостаток, но никак не научусь себя контролировать.
Я вызвал контролера и приказал увести Бондаренко обратно в камеру смертников. А сам остался сидеть за покосившимся казенным столом следственного изолятора. Зачем меня сунули в это дело с Бондаренко? Чтобы удостовериться, что он не знал священника Гудко? Или наоборот доказать, что Гудко был связан с Бондаренко и переквалифицировать его на подрасстрельную 64-ю статью? Но ведь уже принято решение выпустить его на волю после публичного покаяния. Если же Бондаренко решил просто вывести Гудко из-под огня, то почему он через минуту признался, что бывал в его доме? Неприятно было ощущать себя дураком в какой-то чужой игре, где все — от Климова до приговоренного к расстрелу Бондаренко — знают больше, чем я. Поэтому я решил играть в свою игру. Дело в том, что отец Гудко тоже сидел в Лефортово, хотя и в другом корпусе. Я позвонил дежурному и дал распоряжение привести его на допрос.