Мельников поет – в ожидании остальных – «Новгород»361. Это – хорошая вещь…
Приходят остальные. Петя Вылегжанин – это прелесть. У него удивительная доброта написана на лице – и светится в светлых и чистых голубых глазах. И он – большой лирик в пении.
Зато Мельникову надо петь эпические вещи. Они у него гораздо лучше выходят.
Опять оторвали. Ну и не буду кончать (запись)…
5 июня, вторник
У меня нынче удивительный год: в огороде черемуха срублена, а дома не переводится – с той самой поры, как распустились в ее кистях первые белые цветочки. Первую ветку сорвала в гимназии: вся зеленая, с редкими звездочками, робко забелевшими в листах, она была удивительной красоты…
Затем – в воскресенье (3 июня) – Володя совершил для меня рыцарский поступок: наворовал черемухи, еще ни одним крестиком не распустившейся сирени и маргариток.
В тот же день вечером Зина (сестра) принесла от Лиды (Лазаренко) веток сосны, желтых полевых цветов и черемухи – в одном пучке, и душистых чистых ландышей с «анютиными глазками» – из зеленых, широких заречных лугов… Мое сердце чувствовало, что это – мне. Конечно, Зине этого не было сказано, только велено передать, чтобы я их нарисовала…
Вчера (4 июня), с трудом уйдя от Зины (сестры) из (Александровского) сада, спускаюсь на пристань. Смотрю – никого! Постояла минуты три, пошла обратно. Алексей Яковлевич (Горин) один – пьет квас у какой-то торговки.
– Почему вы один?
– Лидия Федоровна не едет… А вы здесь давно?.. Она (Лида) обещала все-таки сюда прийти, вы не беспокойтесь!.. Нет, кроме шуток – она остается. Что-то курсы расстраиваются…
Хотя – почему тут курсы?.. Я совершенно ничего в этом теперь не понимаю…
И мы стали ходить – по шпалам. Снова – как в воскресенье (3 июня), когда он провожал меня от Лазаренко, – неожиданно разговорились. Об отношениях Лиды и Александра Николаевича (Гангесова). Он (Горин) смотрит на это серьезно. Он говорит, что трудно ждать хорошего от этого брака, что уже первый день будет тяжелым и гнетущим, где будет подавляться всякая попытка «пошире взмахнуть крыльями», где всё цветение Лидиной души заглохнет от могильного веяния высохшего человека…
И один вопрос тяготит нас, один и тот же: хороший ли он (Гангесов) человек? Умный – да, хотя ограниченно-умный, интересный – по своей бывалости и в разговоре, когда этот разговор не касается людей – да! Но добрый ли?.. Как бы я хотела ответить на этот вопрос утвердительно! А сердце противится этому. И только поставишь их рядом – Лиду и Александра Николаевича (Гангесова) – получается до такой степени нелепое, до такой степени несочетаемое, что душа противится такому положению… Ах, всё-всё возмущается во мне против этого!.. И невольно приходит на память, что Метерлинк говорит о «незримой доброте»: