«В этом мире так много людей, только и думающих о том, как бы смутить Божественное в своей душе. А всё же довольно одного мгновения бездействия, чтобы Божественное снова возникло, и даже самые злые не всегда настороже.
Вот почему столько злых бывает добрыми, когда этого не видно, между тем, как многие из мудрецов и святых не обладают незримой добротой…»362.
В Лидиных глазах он (Гангесов), конечно, мудрец. А я уверена, что он – злой, и именно в том смысле, что он не обладает «незримой добротой». Как ужасно ошибиться!.. Господи, как ужасно!.. А что, если он злой в общепринятом значении и «бывает добрым, когда этого не видно»?.. У меня «ум за разум заходит»: в голове – туман и целая битва противоречий. А сердце ничего не хочет признавать, и никакими доводами его не убедить…
Ну а вот: никто в телеграфе не любит Ощепкова, а я его люблю – как-то по-ребячьи. Я знаю, у него есть такие хорошие порывы, что за сердце хватают и трогают. А никто больше не знает, а по наружности он – то самое, что и все телеграфисты…
Если и тут – так?! Ведь вот Анна Иванна, такая всегда чуткая к людям, а не может же она его (Ощепкова) терпеть. Что же я-то – фантазирую, что ли, на его счет? И правда – он такой, что его надо положительно не любить?! Ведь это – совсем то же… Вот – мука!.. Господи, неужели я так слепа по отношению к Александру Николаевичу (Гангесову)?.. Но ведь – я, так это не удивительно: так мало людей приходилось мне видеть. А остальные? Нет, я ничего не понимаю…
И тем меньше, что что-то оборвалось в наших отношениях с Лидой (Лазаренко). Встал между нами тот – «третий», о котором говорили как-то мы, стоя после прогулки у ворот. «С той поры прошло не много дней…»363. А недоговоренность растет – с минуты на минуту. И конца не видно этому росту…
Да, надо будет переговорить обо всем, как говорила Лидочка. А каков будет результат этого разговора? И я так не умею «говорить» то, что звучит в сердце, живет в душе!..
12 (июня?), вторник
Были праздники. На (железной) дороге тоже – «День просвещения».
В Троицу пошла на дежурство в белом платье, с розовым бутоном на груди и букетом черемухи и сирени. Веточку розовой (сирени) – взяла Мария Раймундовна, а бутон – с платья – выговорил себе Ощепков. Разве можно отказать ребенку? Только получил он его, когда я (Мария Раймундовна уговорила меня пойти с ней на детский спектакль, с нами были ее дочка и супруг, – ребятишки на сцене были прелестны, всего лучше удался дивертисмент!) после спектакля пошла домой…
Вчера (вернее – сегодня ночью) я отправилась в «приемный покой» («одеончик») – он (