Я-то не верю. Камышанский – и яд! Нет, нет!..
Пятница, 15 октября
Как давно не заглядывала я сюда (в дневник)! Но было так некогда, что до вчерашнего дня (14 октября) я не могла ответить на Сонино (Юдиной) письмо.
Во-первых, писала сочинение. Тему Владимир Афанасьевич (Евдокимов) сказал нам давно, но еще не утвердил, и мы до последнего дня не были уверены, что тема (будет) эта.
Впрочем, сочинение я писала накануне. Материал был заготовлен, но не разработан. Побывав в Соборе и на параде, я принялась за сочинение. С перепиской просидела до часу (ночи), но не кончила – и переписывала уже утром. И – подала. Владимир Афанасьевич, говорят, «поражен моим сочинением». Чем только? Ох уж мне – это «ondit»!..
Разговаривая как-то за французским уроком, Надежда Ивановна (Поскрёбышева) обратилась ко мне с просьбой – прочесть стихотворение на вечере, предполагавшемся в день Акта (общегимназического торжества). Это была просьба, а не приказание, и я не могла отказать.
Боже, какая мука была с этими репетициями!.. Я его (стихотворение) не понимаю, а меня заставляют читать с выражением. Какое тут выражение, только бы не сбиться!..
Но всё обошлось благополучно, и репетиция – для маленьких (гимназисток) прошла сносно. Волновалась я до безумия: во мне дрожала каждая жилка, и на эстраде я не чувствовала под собой ног. А когда сошла – у меня страшно кружилась голова, на лбу выступил холодный пот, хотя лицо всё горело. Я едва держалась на ногах… Проскользнув в залу, я пробралась к Надежде Ивановне, она быстро взяла меня за руку и, усадив с собой рядом, проговорила:
– Ну – всё хорошо!..
– Хорошо! – сказала и «Соколка»72, только что приехавшая из Петербурга и в первый раз появившаяся в гимназии.
Мои руки дрожали, голос срывался…
– Можно ли так волноваться? – обратилась к «Соколке» Надежда Ивановна. Та ничего не ответила, только чуть-чуть улыбнулась, глядя на меня своими черными глазками.
– Впрочем, когда вы волнуетесь, у вас лучше выходит, – добавила она, обращаясь ко мне…
Вечера 11-го (октября) не было. Попечитель73 прислал разрешение только в день Акта. А теперь сам сюда едет. Скорей бы уже приезжал – да отправлялся обратно.
Вечер назначен на 31 октября. Я нарисовала для него пять программ (буклетов)…
Потешный Василий Гаврилович (Утробин)! За уроком педагогики я стала рисовать Амоса Коменского74 – и только одним ухом слушала, что говорила ученица. Вдруг чувствую, что на меня смотрят. Поднимаю глаза – и вижу: Василий Гаврилович старательно косится на мое рисование. Увидал, что я на него гляжу, и говорит: