Местный транспорт, если таковой существовал, очевидно, состоял единственно из фермерской тележки, и вид ее понемногу начинал обрисовываться в мозгу Гранта: валкая, с огромными щелями в дощатом дне и с гигантскими, медленно поворачивающимися колесами. Все же, какой бы плохой ни была дорога, Грант продвигался вперед и уже миновал край чудовищной по размерам клумбы; проехал, к радости своей, наполовину засеянное поле и еще одни воротца, створ которых, казалось, подпирал облака. От них дорога замысловатым штопором свивалась вниз, под горку, и наконец, знакомый огонек замигал прямо перед ветровым стеклом. Грант вылез из машины, прошел через запущенный сад и потянул на себя полуразвалившуюся железную калитку. Он аккуратно закрыл ее за собой, пересек несколько ярдов заросшей травой и хлипкой от грязи аллеи и в конце концов достиг дверей строения, вполне сошедшего бы за овин или амбар, если бы это сходство не нарушал мерцавший в окне огонек. Человеческому воображению пришлось бы потрудиться, чтобы представить себе это унылое сооружение, однако, в нем жили, и оно называлось домом.
Испытывая облегчение от того, что наконец‑то найден ночлег и крыша, Грант взошел на крыльцо и постучал в дубовую дверь. Почти сразу же он услышал, как внутри чиркнули спичкой; пламя свечи отразилось в незашторенных окнах слева от него. В прихожей послышались шаги, и дверь открылась. Перед Грантом, лицом к лицу стояла женщина; она чересчур высоко держала зажженную свечу, так что свет от нее полуосвещал, полупритенял ее черты. Какая‑то твердость или решительность исходила от ее фигуры, и это Грант отметил в первые же секунды у двери.
— Что вам угодно? — спросила она.
Грант после того, как снял свою шляпу, полагал, что ответ на этот вопрос излишне очевиден. Дождь струйками стекал с его макинтоша. Лицо Гранта посинело и съежилось от холода.
— Я сбился с дороги, — тем не менее объяснил он. — Я уже несколько часов пытаюсь найти какую‑нибудь деревню или гостиницу, но вы — первые люди, которых я встретил здесь. Не могли бы вы пустить меня переночевать?
— С вами еще кто‑нибудь есть? — осведомилась женщина.
— Я один, — ответил ей Грант. — Со мной только маленький песик, — добавил он, услышав радостное тявканье Флипа.
Женщина задумалась.
— Машину вам лучше поставить под навесом, налево от дома, — сказала она. — После этого можете заходить. Мы что‑нибудь придумаем для вас. На многое не рассчитывайте.
— Очень признателен вам, мадам, — Грант вложил в эти слова всю сердечность, на которую был способен.
Он отыскал навес, где доживали свой век две ветхие, полуразвалившиеся тележки, и поставил туда свою машину. Затем выпустил Флипа и вернулся к входной двери, оставшейся открытой. Ориентируясь по звуку потрескивающих поленьев, он прошел в просторную каменную кухню. Перед огнем, в кресле с высокой спинкой сидела еще одна женщина. Сложив на коленях руки, она, не отрываясь, смотрела в направлении входной двери, как будто ожидая прихода Гранта. Такая же высокая, как и первая из встреченных им, она уже достигла дальних границ того возраста, что называется зрелостью, однако облик ее и черты лица поражали изяществом. Женщина, которая впустила его, склонилась у камина. В изумлении Грант перевел взгляд с одной на другую: они были поразительно похожи друг на друга.