– Ась, – причмокивая губами, приложил ладонь к уху задержанный.
– Приветствую Вас, Дмитрий Львович, – с улыбкой произнёс начальник сыскной полиции.
– Ась, – повторил старичок, – не слышу, мил– человек, глуховат я.
– Может быть не надо притворства, – спокойно продолжил Иван Дмитриевич, – я знаю, лицедействовать Вы умеете не хуже иного артиста. Приоделись Вы хорошо, но туфельки в портфель не вошли. Слишком они выделяются из Вашего гардероба, могли бы и грязью их покрыть.
– Надо бы вчера скрыться, – процедил Хлестаков, срывая бороду, – да что говорить. Скупой платит дважды.
– На Офицерскую.
– Давно хотел с Вами познакомиться, – произнёс Путилин, сидя за своим столом.
– Я перед Вами, могли бы в клубе встретиться, хотя, – серые глаза буравили начальника сыска, – Вы же не поклонник азартных игр, как Ваш покорный слуга, – приложил руку к сердцу и наклонил голову.
– Да верно, – кивнул в ответ Путилин, как и то, что я ловлю таких, как Вы.
– Не надо оскорблений, Иван Дмитриевич, – улыбка не сходила с губ Хлестакова, – Вами не доказано, что я – преступник.
– Ваше переодевание?
– Запрещен законом розыгрыш приятелей? – ответил вопросом на вопрос.
– Немалая сумма с собою?
– Запрещено? Могу сказать для игры, – помахал рукою в воздухе, – грешен, люблю, видите ли, в картишки поиграть.
– Вы знакомы с Сергеем Ивановичем?
– Я много знал людей с таким именем. Кто конкретно: Кочетов, поручик, Иванов, присяжный поверенный…
– Нет, меня интересует Ваш тезка Хлестаков.
– Ах этот, – пожал плечами, – встречались несколько раз, по—моему, в купеческом клубе да на Михайловской.
– У Александра Палыча?
– У него родимого.
– Приятный человек Сергей Иваныч, да в армии приключилась с ним нехорошая история, в связи с чем вынужден был выйти в отставку в чине, если не ошибаюсь, поручика. Он интересовал меня мало, только из—за фамилии. Оказалось, что мы не родственники.
– Вы у него бывали дома?
– Один– два раза, простой визит вежливости.
– А он у Вас?
– Бывал, но у нас не было ни общих знакомых, ни совместных интересов, кроме игры, в которой каждый за себя.
– Понятно.
– У Вас еще есть вопросы? Я, видите ли, спешу, дела.
– Вы собираетесь в ближайшие дни покидать столицу?
– Нет, в мои планы это не входило.
– Тогда Вы свободны.
– Спасибо, я могу получить свои вещи.
На душе было мерзко, чувствовалось неприятное опустошение, словно внезапно покинули силы. Хлестаков прав. Против него абсолютно ничего, кроме косвенного, что мог знать обворованных, что завитушки букв могут напоминать его почерк. Дома он не хранит драгоценностей, только наличные безымянные деньги, грима и иных театральных принадлежностей уже нет. Можно, может быть, найти кусок веревки, от которой отрезана часть, но предусмотрительность данного человека вызывает уважение. Туфли – это крайность, а не небрежность и его переодевание – явная попытка уехать из столицы, хотя бы на время, а это в свою очередь значит, что чувствует он в чем—то слабину, есть тонкое место. Но где? Надо время, а его к сожалению не хватает, но и оно может сыграть на руку. Наш драгоценный знает, что против него у сыска ничего нет, здесь может произойти самоуспокоение, и тогда неизбежны ошибки, а я, как завзятая борзая, только этого и жду.