В сыскном Путилину докладывал Миша, живописуя очередное посещение артели.
– Значит, тебя встретили с холодностью. А что ты хотел? Застолья?
– Иван Дмитрич, – с жаром в голосе и с блеском в глазах говорил Жуков, – чувствую не все чисто у них, имеют отношение к происшедшему, ой, имеют и скрывают что—то.
– Миша, ты – сыскной агент, у тебя глаза должны быть не только на лице, но и на затылке, ты должен слышать то, что говорят за закрытыми дверями. А ты мне твердишь, не чисто там. Что?
– Но я…
– Вот скажи, что ты там заметил подозрительного?
– Нет?
– Им работников не хватает, а найти быстро не представляется возможным. Не будешь же брать первого попавшего с улицы. Здесь люди, знакомые с делом требуются, вот голова у артельного старшины и болит. То, что установил личность, навещавшего Морозовых, это хорошо. Проверить его нужно, хотя он сам тебе сказал, что был у них. Значит, ничего не скрывает.
– А может, наоборот, отводит от себя. Вдруг его кто видел там, вот он забеспокоился. Пусть, думает, от меня узнают, чем от кого—то.
– Определённые соображения присутствуют, но, если он так тебе подозрителен, то вот тебе задание, проверь его. Как там его?
– Ефим Перегудов.
– Вот—вот, – Иван Дмитриевич направил на Жукова указательный палец, – и начни с Адресной Экспедиции. Где проживает, с кем дружен, куда ходит, в общем, что мне тебя учить. Не первый год сыскным делом занимаешься.
– Будет сделано, – вскочил со стула Жуков и в дверях едва не сбил с ног входящего в кабинет Василия Михайловича.
– Что это с ним? – после приветствия спросил штабс– капитан.
Глава девятнадцатая. Следствие идёт, а дело стоит…
К счастью Ивана Ивановича оба околоточных надзирателя были на месте службы.
Первый, Ювеналий Иванович ходил медленной походкой, говорил довольно тихо, каким—то мягким басом, в разговоре часто делал паузы, словно бы пытался вспомнить подходящее слово.
Второй, отвечающий за обывательский надзор, Матвей Евлампиевич, был гораздо старше Ювеналия Ивановича. Высокого роста, сутуловатый и до болезненности худой. Его, в морщинах, лицо, со строгими чертами, было покрыто густой седой бородой, выцветшие глаза смотрели хоть и открыто, но с какой—то хитринкой и в тоже время умудрённой жизненным опытом проницательностью. Двигался он быстро и говорил высоким, тонким голосом, что совсем не вязалось с его обликом.
После того, как Иван Иванович представился, понимающий Матвей Евлампиевич провёл сыскного агента в комнату допросов, чтобы никто не мог ни подслушать, ни помешать разговору.
Околоточный надзиратель положил худые руки на стол, нисколько не заботясь того, что Соловьёв был по чину выше. Видимо, не привык егозить перед начальством.