– Нет, когда была больна Мария, я ходил к ним один.
– Когда—нибудь вы слышали от Дорофея Дормидонтыча жалобы на других лиц?
– Никогда, он мог ладить с любым, именно поэтому в трактире «Ямбург» не было ни склок и ни драк.
– Он не рассказывал о своих планах?
– А как же! Его мечтой было, открыть ресторацию не для простого люда и не где—нибудь, а на Невском проспекте и не на его задворках, а у Казанского собора.
– Вы думаете, это было в его силах?
– Я думаю, да. Дорофей Дормидонтыч не боялся трудностей, ведь он начинал, как лоточный торговец, а обустроил приносящий немалый доход трактир. И деньги у него водились, поэтому я не был бы удивлён, если в ближайшее время он откроет, – поправился, – открыл бы на Невском или Казанской ресторацию.
– Как он относился к Марии?
– О! Дорофей Дормидонтыч в ней души не чаял, пылинки сдувал, очень уж к ней привязан был.
– С кем, кроме вас, он поддерживал дружеские отношения?
– Увы, чего не знаю, того не знаю. Может, Мария вам подскажет, – Фёдор Дмитриевич долго не решался, но потом спросил, – как произошло?
– Что? – поначалу штабс—капитан не понял, о чем пытался узнать доктор.
– Как его убили?
– Проломили голову.
– Пытались ограбить? – с тем же удивлённым выражением произнёс Мазуркевич.
– Не совсем, но близко к истине.
– Мне искренне жаль Дорофея, – впервые доктор назвал Ильешова только по имени, – искренне.
– Не буду у вас отнимать больше времени, – Василий Михайлович резко поднялся со стула, – честь имею!
Фёдор Дмитриевич поднялся вслед за посетителем, но так ничего не смог сказать. Сквозь стекла пенсне штабс—капитан видел, как заблестели глаза доктора, ещё миг и слеза скатится по побледневшей щеке.
Василий Михайлович вышел, в коридоре та же рыжая женщина протянула его пальто.
– Это правда, что Дорофея Дормидонтыча убили? – Прошептала она.
Штабс—капитан кивнул.
– Жаль, – с искренностью в голосе сказала она, – хороший был человек, весёлый. Прибаутками так иногда и сыпал.
– Ничего о нем больше не знаешь?
– К сожалению, нет. Он частенько к нам наведывался, вот, пожалуй, и все.
Василий Михайлович понял, что ничего нового от расстроенной смертью Ильешова женщины он не сумеет узнать, и вышел из тёплого чрева дома на февральский мороз.
На улице он остановился перед выбором ехать в трактир к Марии или в сыскное отделение, чтобы доложить Ивану Дмитриевичу о новых обстоятельствах, появившихся в деде, хотя и трёхлетней давности, но любопытных, а может, чем черт не шутит, и имеющих продолжение на Курляндской? Конечно, думать так заманчиво, но можно, по правде говоря, уйти в сторону от розыска.