«Надо потом в церковь зайти, – мелькнула мысль у Синельникова, – поставить свечку за удачное завершение дела! Чур, тебя, – ругнул себя Тимофей, – когда в руках держать купчую будешь, так и поставишь за завершение дела, а ныне надобно за то, чтобы ничего не пошло супротив!»
В трактире Синельникова считали за барина, у которого своя блажь – ходить к ним обедать. Половой, молодой светловолосый парень с кудрявой головой, смахнул со стола несуществующие крошки.
– Прошу. – И склонился в полупоклоне, – чего изволите, Тимофей Степаныч!
– А чем сегодня у вас тут почивают?
– Щи с говядиной, уха стреляжья…
– Пожалуй, ушицы, только скажи поболе рыбки. Больно она мне по душе.
– Заяц в сметане, почки телячьи, парная говядина…
– Лучше почки и принеси мне капусточки и солёных рыжиков.
– Сию минуту, – и парень, словно корабль между рифов, помчался между посетителями за названным Синельниковым.
Первое время Тимофею норовили принести шкалик водки, но после учинённого тихим голосом разноса, к Синельникову более не предлагали.
Малый сел в дальний угол, но хорошо видел, как к Тимофею подскочил половой и поставил что—то на стол. Видно не было, но как Синельников отломил кусок хлеба и склонился над миской, малый понял, что можно не спешить и у самого заурчало в животе, с утра маковой росинки не было во рту.
Тимофей обедал, не спеша, словно доставлял себе несказанное удовольствие. Он представлял свою усадьбу, как поведёт в ней дела. Не нужен никакой управляющий, сам в состоянии привести в порядок не только дела, но и повести записи в тетрадке, которая будет вестись ежедневно. Во всем должен быть учёт, без него нельзя. Главное в хозяйстве, не то разворуют, и он сам улыбнулся невысказанным словам.
Оставил, как всегда половому на чай, поднялся, накинув пальто. Без излишней суеты застегнулся, оглядел с высока залу и направился к выходу.
Малый успел юркнуть в дверь, Тимофей не обращал на окружающих внимания. Если бы в трактире не готовили, он бы никогда не стал сюда ходить, чтобы, не дай Бог, не встретиться с бывшими подельниками по кровавым делам. Хотя они все за Уралом, но, может быть, решили податься в бега, решив, что в большом городе затеряться проще. Да если и сбежали. То непременно их тянет в края за Обводным, там много пристанищ для таких. Но об этом на сытый желудок не хотелось думать, некоторое время и Тимофея Ивановича Синельникова никто больше в негостеприимном городе не увидит. Не зачем ему здесь бывать, все, что можно он из него взял. Хватит, пора на покой.
Тимофей смотрел под ноги, пока спускался по ступенькам, хотя с них и сбит лёд, счищен снег и посыпан жёлтым, ещё не намокшим снегом, но как—то несолидно растянуться на улице. Приобретённая солидность не позволяет. В душе Синельников так и остался тем человеком, который готов достать нож и вонзить или накинуть удавку тому, кто осмелится в данную минуту помешать, наконец—то, давней мечте.