Мальчик задыхался. Ощущал какую-то ирреальность, какой-то вцепившийся в него всеми сочленениями кошмар, который невозможно прекратить. Он чувствовал, что он, маленький, один-одинёшенек на всей земле – и никто, никто ему не сможет помочь. Никто не сможет ответить… Ведь это мир, в котором он живёт. Он должен знать, как он устроен, что всё имеет разумность и смысл. А иначе… иначе это просто чудовищный обман и издевательство! И всё вокруг – обман. Нет ничего стоящего. И как же жить?
Постепенно он выбился из сил и, совершенно измотанный, как будто таскал несколько часов кряду тяжёлые мешки, забылся, уснул. Ночь, напугав и разбередив душу, теперь заботливо как мать приняла несмышлёныша под свою пахнущую полынью сень.
Наутро он уже как ни в чём не бывало, весёлый и довольный, нёсся по заданию тёти в огород нарвать молодого лука, зелени и помидоров для салата…
В родной город всегда так классно возвращаться: он кажется таким обновлённым, таким солнечным, таким родным! Затаив дыхание ждёшь, подъезжая к ж.-д. мосту, когда раскинется на том берегу реки его величественная панорама. Волны плещут малахитовой зеленью.
Дома, кажется, выкрашены более ярко, свежо. Весёлое, как во время праздника, оживление на улицах. Пацан в светлой рубашке, похожей на пионерскую, ест мороженое деревянной палочкой, не подозревая, что втиснулся в кадр моментальной вспышки чьего-то благожелательства и лёгкой беззаботной усмешки. Гиганты-деревья выстроились звенящими листвой часовыми, словно приветствуя с возвращением своего юного героя…
Лето ещё дарило своё последнее, прощальное тепло, когда мальчика ожидало ещё одно событие, повлиявшее впоследствии на всю его жизнь. Влюблённость в сверстницу-соседку достигла своей кульминации и завершилась в одночасье печальным, щемящим аккордом. Отзвук которого на годы вперёд продлился пронзительным и каким-то вневременным ощущением утраты, тополиной мягкой грусти и утонувшей в прозрачных волнах где-то на горизонте детства горящей розовой мечты.
Ему отчётливо запомнился её обрызганный аквамариновой волной животик с прилипшими к нему золотистыми песчинками, когда они валялись на пляже, прежде чем пойти к ней домой.
– У тебя предки до скольки работают?
– А что это тебя так волнует? – Она покосилась на него хитрым глазом, ощущая свою власть и своё женское, как бы более мудрое, несмотря на то что была чуть младше, превосходство.
Впрочем, оба знали, что сейчас должно произойти что-то из ряда вон выходящее… давно всё к этому шло. Он спросил прерывающимся от волнения голосом: