. Отцовство при прелюбодеянии…» А если он будет настаивать, мы тоже будем стоять на своем, крепко вцепившись в подоконник, чтобы не дрогнуть: «Поймите, Морис, если я не предупредила вас — значит, у меня были на то причины. Вы ничего мне не должны». Он мне поверит или не поверит. Во всяком случае, ему придется уйти. И я представляла себе, как он уходит, белый от бешенства, восклицая: «Что ж ты за женщина?» или, напротив: «Бедная девочка! Они тебя провели! Но я все равно признаю малыша, вопреки твоей воле».
Конечно, эта сцена состоялась лишь в моих фантазиях. Воображение всегда приукрашивает действительность. А на деле все было гораздо проще: мэтр Тенор, наверное, о чем-то пронюхал и старательно молчал. Но Морис ничего не знал, потому что уехал из Нанта, о чем, вероятно, сообщало — в последний раз призывая последовать за ним — заказное письмо, которое мы даже не распечатали. Он назло похоронил себя там, где мы должны были сделать это вместе. Мне довелось узнать об этом за день до родов. Натали, которой, очевидно, уже давно было все известно, вдруг проговорилась перед мадам Гомбелу, принесшей подшить пару простыней. Оконные стекла, затянутые ледяными узорами, дрожали под напором последних вихрей белой мессы.
— Это в честь Моники Эрино, — сказала Нат. — Ее мазурик все-таки на ней женился.
Мадам Гомбелу в ужасе посмотрела на меня. Но Нат продолжала без зазрения совести:
— А нашему, должно быть, показалось слишком холодно в наших краях: говорят, отправился к марокканкам.
— Я тоже слышала, — сказала мадам Гомбелу, опустив глаза.
Осведомленная лучше других, она не принимала безоговорочно официальную версию, которую теперь повторяли в моем присутствии и где Морис представал как «настоящий козел! Которого тянет на козочек, он на какую угодно готов вскочить, могло статься, что и на вашу, как на мою, мадам, если б успел опоить ее Бог знает чем, чтобы добиться своего». Она даже неоднократно выразила удивление моему смирению. Склонившись в мою сторону, она ободряюще прошептала:
— Знаешь, все уладится. И если будет мальчик, я уверена, что в Мороке…
Но мой взгляд остановил ее, и ее фраза угасла в его сумраке, как неразорвавшаяся шутиха.
* * *
А через день, слава Богу, у меня родилась дочь.
Время не движется, небо хмурится и колеблется между дождиком и дымкой. Не это ли главное время года, занимающее его половину, порой прихватывая зиму или отменяя лето? В этот раз в начале осени вода еще, однако, не поднялась. Позади островов в судоходном канале пыхтит землечерпалка, выплевывая на противоположный берег черную кашицу, а парус невидимого баркаса проплывает, накренившись, как чайка, к широким просторам верховий.