— Вот так и живем. — Ольга теперь уже показывала на внутренние стены дома.
— Да, да, — подхватил он. — Я и говорю: все это не для вас...
— А квартиру дадут лет через пять — такая очередь...
Ольга, как и Азоркин, за дело круто бралась.
— Да зачем же ждать очереди?! — искренне удивился Василий Матвеевич, понимая, как до грубости просто все получается, и оттого еще больше радуясь. — Такие пустяки — квартира!
Для Василия Матвеевича сейчас весь мир был пустяком, кроме Ольги.
Но Ольга опытней его оказалась: налила ему коньяка в стакан, себе плеснула в рюмку, по-кошачьи щуря пушистые глаза, сказала:
— Правда, Вася: все мелочь. Выпьем давай!
Василия Матвеевича в душной тьме то возносило куда-то, то роняло в бездонье. Уткнув лицо в жаркие Ольгины колени, он плакал взахлеб, и смеялся, и говорил такие слова, которых никогда не знал.
Разбор несчастного случая длился два дня. Вел его начальник областного управления Государственного горно-технического надзора Горохов.
Все, кто был прямо или косвенно причастен к происшествию, сидели в приемной тихо и напряженно, как перед судом. И стороны были явно обозначены: Колыбаев, Головкин, Валерка Ковалев — рядышком у одной стены, а Михаил, Черняев и Костя Богунков — у другой. В кабинет приглашали по одному. На сколько кто себя чувствовал причастным, на столько и отличалось их внутреннее состояние. Колыбаев сидел несгибаемой глыбой в центре своей троицы. Кулаки в колени, глаза прямо перед собой уставлены — ударь молния, не моргнут. Валерка — слева от Колыбаева, и видно было, как ему хотелось пересесть подальше от Колыбаева и как он боялся от него оторваться. Лицо его то подергивало улыбкой, то сжимало, словно от боли, а глаза пугливо бегали, ни на чем не останавливаясь. Василий же Матвеевич Головкин был явно смят горем. Утром, вроде случайно, он встретил Михаила в прихожей бытового комбината.
— На пару слов, Михаил Семенович... Я хотел бы... — мял Головкин слова. — Была ли хоть какая возможность поднять корж вагой?
— Там же пятнадцать тонн с гарантией!
— А может, показалось в суматохе?.. — искал Головкин спасения. — Колыбаев с Ковалевым говорят — можно было...
— Что это они! — возмутился Михаил. — Мы с Колыбаевым пытались. А Ковалев... Что он мог видеть? Его же в лаве не было. Да и что теперь говорить: можно, не можно?
— Тогда и объясните одинаково все втроем комиссии, — просил Головкин почти умоляюще.
Михаилу бы обидеться, взорваться, а его будто веревками всего повязало жалостью.
— Все, как было, так и скажу, — пообещал твердо. — Чего же нам петлять, Василий Матвеевич? — сказал, вроде не возражая, а увещевая своего начальника.