И тут встревоженно поднялся круглоголовый, мордастый парень, запустил руку в карман драной летчицкой куртки, шагнул к Михаилу.
— Что, рабочий инструмент ищешь в кармане? — наливаясь злобой, ждал Михаил, ждал, когда мордастый кинется на него, и уже знал, как поймает его руку и загнет на вылом: он не мордастого ненавидел в этот момент, но что-то большее, чему сейчас ни размеров, ни названия определить не мог.
— Сядь, Колун, сядь, — сказал Азоркин, — а то всю жизнь будешь кашу ко рту ногой подносить...
Мордастый опустился на землю.
— Что ж он, коллектив твой, словно воронье... — сказал Михаил и, не докончив, внезапно ухватил Азоркина за воротник да так рванул вверх, что тот и ноги не успел выпрямить, как гиря развернулся в воздухе и встал, полоумно тараща глаза. — Вали-ка отсюда!..
— Не твое дело! — противился Азоркин, а сам втягивал голову в воротник, ожидая оплеухи.
— Твое!.. Мое!.. Еще увижу с ними, вторую руку оторву!
...Азоркин пришел к Свешневым на другой вечер, ввалился на веранду, плюхнулся на стул.
— Ну?
Валентина на шум показалась в дверях.
— О! — деланно обрадовался Азоркин, протянул в ее сторону культю. — Уступи, Михаил... Мягонькая она у тебя, гладенькая!
Валентина метнулась в дом, выскочила со скалкой, замахнулась ею на Азоркина.
— Ты что? С ума сошла?.. — Михаил заслонил Азоркина, выхватил у нее скалку.
— Подонку всякому оскорблять позволяешь!.. Жену защитить не можешь! Да от кого! Хоть бы от человека, а то от самого распоследнего...
— Замолчи. Дети услышат. — Он оттеснил Валентину в дом и закрыл за нею зверь. — Ну, — сказал Азоркину, — поднимайся, уходи!
Тот молчал угрюмо, сопел.
— Поднимайся. Ты меня знаешь... Я хорош, пока со мной по-хорошему...
— Ладно, — многозначительно сказал Азоркин, выходя с веранды. — Я еще приду!..
Михаил закрыл за ним калитку и вернулся в дом.
— Что же ты такой? — встретила его Валентина и принялась выговаривать: — Возишься с ним, как с малым дитятей, и не надоест тебе, своих забот мало. А от него совсем житья не стало, хоть беги!..
— Чего же ты прежде-то добрая была, защищала его от меня, а сейчас такая злая стала? — напомнил старое Михаил. — Не нужны нам праведники, а нужны угодники, — подтрунил вроде бы сам над собой.
«Беги!» — слово это, неосознанно оброненное Валентиной, больно хлестнуло по сердцу. Жил в русле дел, и вроде все было на своем месте, а тут стал что-то растекаться на рукава и протоки. Затосковал по солнцу, шахты забоялся... С людьми стал жить неладно — это только кажется, что ладно. Надо собраться с мыслями, а то ведь так дальше — больше, можно и совсем потеряться. А другого места, чтобы собраться с духом, лучше родины не найдешь.