Ладно, на данный момент Симплисити в безопасности. А самое разумное, что может сделать Финт, это побыстрее выбраться из туннелей, прежде чем невидимка его настигнет. Сердце его непривычно гулко колотилось о ребра, а Финт между тем обдумывал свой не то чтобы богатый выбор возможностей. Можно вылезти на поверхность, воспользовавшись соседним туннелем, – но пока он туда доберется, случиться может всякое; а если лезть через ближайший, так тот, кто рыщет во тьме, – внезапно Финт преисполнился уверенности, что это и впрямь Аноним и он заперт здесь, внизу, наедине с убийцей, – с легкостью подберется сзади.
Последний отсвет дня погас. «Это мой мир, – сказал себе Финт. – Я знаю тут каждый кирпич. Я знаю каждое местечко, где если оступишься, так окажешься по пояс в вонючей жиже. Вот он я, – думал Финт. – Почему бы не воспользоваться своим преимуществом? Почему не придумать новый план – план, согласно которому добиться той же самой цели получится иным способом?» В памяти возник Юлий Цезарь – признаться, сидел он на толчке (этот образ впоследствии еще долго преследовал тошера): он ведь был воин, верно? И убить его оказалось куда как непросто. «Так-то!» – шепнул юноша и произнес вслух, во тьму:
– Ну, иди сюда. Я туточки, мистер; может, тебе местные красоты показать?
Глядя вниз, Финт лишний раз убедился: кто-то идет. Крысы бежали прямиком на него, спасаясь от кого-то или чего-то, надвигающегося из туннеля. Финт вжался в стену, почти целиком вместившись в небольшую нишу, где из кладки вывалилось несколько старых кирпичей (и где, с нежностью вспоминал тошер, он как-то подобрал два фартинга и еще грот – старинную серебряную монетку в четыре пенса; нынче такие уже не в ходу).
Бегущие крысы карабкались прямо по нему или шмыгали мимо, как будто его тут и не было. «Они видят меня мало не каждый день», – думал про себя Финт. Он никогда на них не охотился, не давил каблуком и даже не распугивал. Он их не трогал; вот и они ему не докучали. Кроме того, иди знай, как посмотрит Госпожа на того, кто жесток с ее маленькими подданными. Дедуля, помнится, на этот счет имел твердое мнение: «Наступишь на крысу – считай, наступил на платье Госпожи».
– Госпожа, это снова Финт, – зашептал юноша в тишине. – Помнишь, я еще попросил тебя насчет удачи? Если только тебе труда не составит, заранее благодарный тебе, Финт.
Где-то во тьме завизжала раненая крыса. Крысы порою умирают так шумно; опять раздался пронзительный писк, и новая волна крыс хлынула мимо Финта, окружая его со всех сторон.
И тут внезапно, едва различимый в прокопченном свете, показался незваный гость: он неслышно крался по коридору – похвальная предосторожность, чего уж там! – и даже миновал Финта в его вонючем укрытии, потому что Финт-то оставался невидимым, ибо и цветом, и, понятное дело, запахом был сродни самой канализации. Крысы набегали и на чужака, но тот наносил им удары каким-то оружием – Финт не вполне различал, каким именно, – крысы верещали, а Госпожа наверняка все слышала.