— Скромный ты, — похвалила Звенка.
— За это и ценят, — заметил Ясень.
— Ладно, скромник, вези домой. Пока венок плести, а то не успею.
2
Жеребец нехотя позволил отвести себя в стойло. Ясень ему сочувствовал. Перерожденному коню было скучно в крошечном городишке, где жизнь течет размеренно и спокойно.
— Потерпи, — сказал Ясень, — завтра еще набегаешься.
Конь покосился на него и всхрапнул — как показалось, с изрядной долей иронии. Мол, в сотый раз уже обещаешь, а толку нет.
— Но-но, не наглей.
Ясень шлепнул его по холке, и скакун довольно оскалился. Выглядело это пугающе. Клыки частоколом, костяные шипы на черепе и горящие глаза в полутьме — увидишь такую морду на сон грядущий, кошмары до утра обеспечены.
— Держи, проглот.
Конь ловко поймал вяленую мышиную тушку. Таким, как он, время от времени нужно мясо, чтобы не забывали свою природу. Да и на здоровье, мышку скормить несложно. Уж всяко не сравнить с той морокой, когда он только перерождался…
Ясень вспоминал, как два года назад впервые подсунул жеребенку высушенный фиалковый корень с кусочком мяса. Не от большого ума, естественно. Просто краем уха услышал, что именно так начинают готовить боевых скакунов. Откуда ж ему было знать, что процесс это долгий и кропотливый, требующий, к тому же, присутствия гильдейского мастера, который отличается от обычного конюха, как краснодеревщик от плотника. И фиалковый корень с мясной добавкой — отнюдь не единственное, хоть и обязательное условие. В общем, через пару дней отец обратил внимание, что с жеребенком что-то не так, а когда выяснил, в чем причина, схватился за голову и выдал такой загиб, что даже лошади засмущались.
Ясень тогда подумал, что его просто прибьют на месте. Но отец кое-как сдержался. Вызвал старого знахаря, который с жалостью поглядел на коняшку и сказал, что изменения уже начались, хотя обычно на это требуются недели. А поскольку мастера рядом нет, и контролировать перерождение некому, жеребец околеет, максимум, через день. И единственный способ ему помочь — прикончить сразу, чтобы не мучился.
Но Ясень решил, что скорее прикончит самого знахаря, и отправился на конюшню. Он сидел там трое суток подряд, изредка забываясь тревожным сном, а сестренка Пчелка приносила ему поесть и стояла рядом, хлюпая носом. Но Ясень отсылал ее прочь и снова дотрагивался до спины жеребенка, умоляя принять частичку жизненной силы.
Иногда он начинал бредить; ему казалось, что над несчастным конем клубится лиловый дым, и Ясень тряс головой, пытаясь отогнать наваждение. Краски вокруг обретали объем и невыносимую резкость, потом расплывались и перетекали друг в друга; шерсть у гнедого жеребенка словно обуглилась — стала черной с седым оттенком. Конь лежал на боку, не в силах даже приподнять голову, а глаза цвета спелой сливы с каждым часом бледнели, пока не погасли совсем. И тогда Ясень, который после трехдневного бдения был уже слегка не в себе, заорал так громко, что лиловый дым испуганно колыхнулся и закрутился вокруг, как призрачная метель. И потухшие глаза коня вновь открылись, а в их глубине зажегся злой багровый огонь.