А в городе я чаще всего приезжал прямо к ней в квартиру. Захаживал и муж. Вы, наверное, знаете эти дома эпохи конструктивизма с множеством дверей маленьких квартирок, выходящих в один длинный, через весь дом, коридор с двумя окошками по торцам. Окна микроскопических кухонек также выходили в коридор рядом с дверьми. Слышимость была великолепной — осуществленная строителями идея отсутствия личных тайн у граждан страны победившего социализма.
В результате любое соитие за закрытыми дверями превращалось в свальный грех.
Власть — «Софья Власьевна» — передержанная, растленная, больная, лицемерная и злобная баба, желала знать о своих гражданах все — даже как они онанируют. Умирающая Софья Власьевна казалась мне затасканной, переходящей из рук в руки шлюхой с распахнутой пещерой гнилой промежности, где бесследно исчезали зазевавшиеся люди.
Дни и ночи она попирала улицы своими гигантской толщины и тяжести больными слоновостью ногами, распространяя вокруг себя трупный, горький запах формальдегида. Действительно, и у нее на глазах, и даже спрятавшиеся от нее глубоко в подвалах за закрытыми на толстые засовы дверями, вокруг нее погибали все, на ком останавливался ее всепроницающий беззрачковый взгляд…
Я позвонил в дверь. Любимая открыла и пошла на кухню что-то жарить на сковородке. (Тема «шарлотки» приближается. Помните, как ее жарила подружка?) Я поплелся за ней на кухню и там, не выдержав вида движущейся передо мной плотной попки, содрал с нее трусики, поднял юбку и усадил на кухонный столик…
В коридоре послышались шаги, и раздался звонок в дверь. (Обязательная сцена. Тема «шарлотки» развивается стремительно. Дальше спад.) Мы замерли, не желая покидать друг друга.
После долгого молчания раздался второй звонок.
«Открыть, не вставая?» — ехидно прошептал я ей на ухо…
Через некоторое время в форточку у ее бедра упало несколько гвоздик. Послышались и затем стихли удаляющиеся шаги. Вот и римейк «шарлотки».
«Вам понятно, почему я ее не ел? — спросил он меня. — И что Вы скажете о мести провидения?»
Тем временем Завен, который уже длительное время смотрел на «шарлотку», проглотил слюну и перевел глаза на Нину. Нина опять не подвела, и «шарлотка» была мгновенно разрезана на большие куски.
(Тут опять обнаружился Заславский — драма начала свой стремительный и бесповоротный бег.)
— Почему ты не ешь «шарлотку»? — спросил меня Заславский, как бы не догадываясь о коварстве своего вопроса. — Она такая вкусная, видно, девушка тебя любит, раз испекла и принесла тебе в дорогу такую замечательную «шарлотку»?