– Да-а, Коль, это все-таки какое-никакое, а признание. Я всегда говорила, что ты талантливый человек!
В этот момент я прямо влюбился в Ирку, в ее добрую улыбку и вообще… Все-таки прав был композитор Рахманинов. Он говорил, что настоящая женщина должна говорить мужчине, только три вещи: «Ты – гений! Ты, конечно, гений! Ты, без сомнения, гений!»
Надувая защечные мешки водкой и избытками гордости, я мял шоколадный пластилин конфет в корявых пальцах, пытаясь закусить.
– И что ты собираешься с этим наследством делать? – Ира глотнула вина, резко дернула телом, осторожно ойкнула и забила рот конфетной массой.
– Да не знаю, – глотнул еще водочки я, – во-первых, она еще не умерла, дай бог ей здоровья и долгих лет жизни! А потом, надо созвониться, поговорить о жизни, о том-сём, все-таки интересно пообщаться с человеком, который тебя искренне уважает. Таких фиг найдешь!
– Да брось, Коль, все тебя любят!
– Ну да, любят все, только конкретно никто! – Я поднял дежурную редакционную чашку с идиотской надписью «Москва – порт пяти морей». – Ладно, не будем о грустном, сегодня такой замечательный день! Давай за тебя!
Ну а далее я пьянел стремительно и непреклонно. Видимо, сказалось душевное потрясение от неожиданно нахлынувшего наследства и сопутствующего ему чувства собственной значимости. Сначала я привычно бродил по редакции, спотыкался, нес чепуху, пил со всеми еще чего-то. Потом вставал на колени перед Иркой, переворачивал ее к лесу передом, целовал в джинсовую попу и говорил, что этим жестом я склоняю голову перед ее светлым умом.
Дальше тачка, опять мелькание стадиона «Динамо», Петровского путевого дворца, метро «Аэропорт», «Сокол»…
Бухнувшись дома на диван, я набрал телефон Голиковой:
– Здорово! Наверх вы товарищи, все по местам! Последний парад наступает. Я велик. Без колебаний и сомнений! Мне оставляют наследство. Наследство предков. Ананербе! Меня любит и ценит великий русский народ. Святой и праведный.
– Опять нажрался! Хватит звездить! Какое наследство? У тебя что, кто-то умер? – Сонный голос Маринки барахтался у меня в ухе, стремясь прорваться сквозь кромешную винно-водочную завесу.
– Глупая, – бормотал я, засыпая, – обычное дело, житейское, незнакомые люди оставляют мне наследство, в знак признания моих грандиозных заслуг перед российским этносом на ниве просве…
Дальше наперегонки поскакали в голову такие задорные кошмарики, о которых и думать-то жутко.