— Я был в Копенгагене, Джулиана.
— Дерьмо.
— Да.
Ее выступление в Копенгагене нельзя было назвать выдающимся. Оно было откровенно рядовым. Но в разговоре с Шаджи не сошлешься на неудачный вечер, и Джулиана знала, что оправдываться бесполезно.
— Да, играла я отвратительно, — согласилась она. — Но тут уж ничего изменить нельзя, даже если я откажусь от Вермонта. И какого дьявола ты шпионишь за мной на концертах? Тебе больше нечего делать?
— Я был и в Париже.
— А, ну тогда ты должен понять, что Копенгаген был просто случайностью.
В Париже ей устроили бурную овацию и засыпали восторженными откликами — вполне заслуженными. Но Шаджи грустно покачал головой, сминая в пепельнице сигарету.
— Меня не интересует то, что лежит на поверхности. Мне интересно, что происходит внутри.
Подобного рода вещи он говорил постоянно, и это бесило ее.
— Я кое-что слышал в Копенгагене, да и в Париже. Вот, пожалуйста, «неудачный» вечер и «удачный» вечер, если тебе так угодно. В твоей игре не было непринужденности, но появилась, как мне кажется, какая-то непредсказуемость. Никто другой, разумеется, ее не заметит до поры до времени. Но если ты будешь давать ей выход, это скоро услышат все. Сдерживайся. Контролируй себя. Постарайся понять, что это такое, и используй это в своих интересах. Единственное место, где ты сможешь это сделать, — твоя рабочая комната и инструмент.
«Кое-что», расслышанное им, было не что иное как Д. Д. Пеппер, незаметно прокравшаяся в ее игру, но именно этого Джулиана и не хотела обсуждать с Эриком Шаджи Шидзуми.
— Хорошо. Я займусь этим после Вермонта.
— Ты трусишь, Джулиана.
— Вовсе нет.
Он буравил ее своими черными глазами.
— Ты не боишься сгореть?
— Нет.
— А я боялся, в тридцать лет. Ты этого не помнишь. Ты тогда была еще ребенком и понятия не имела о подобных вещах. Несмотря на все аплодисменты, книги, пластинки, я тогда задумывался, удержусь ли на плаву, когда мне стукнет тридцать пять. Бесчисленное количество молодых пианистов — все равно что бабочки-однодневки, порхают, блистают несколько лет, а затем уходят, и — пуфф!
— Но я не собираюсь уйти и сделать «пуфф», я просто хочу поехать в Вермонт.
— Лишь Богу известно, к кому повернется непостоянная публика, которая все время выискивает новые звезды. Конкурсы выбрасывают на свет божий пианистов все более и более юных. Бремя бытия исполнителя огромно. Ты так беззащитен, так уязвим. И в тридцать лет вдруг обнаруживаешь, что вся новизна куда-то ушла. Ты заработал кучу денег и должен решать, хочешь ли ты и дальше тянуть эту лямку или нет.