— Он пошел выпить кофе, — сказал Зиглер. — Обещал вернуться через пять минут.
— Когда это было? Полчаса назад? — рявкнула Элис и бросила свирепый взгляд на перепуганного парня, словно он был виноват в том, что эта ленивая дрянь Мэтью Старк надоел ей до смерти. Ей нужно было разделаться с ним четыре года назад, сразу после того, как ее назначили редактором столичного отдела «Вашингтон газетт». Он к тому времени уже шесть месяцев болтался в газете, но она не видела, чтобы он делал что-нибудь полезное. Однако у него было имя, а в «Газетт» таких насчитывалось немного. Парни сверху нажали на нее, и пришлось дать ему шанс. Она вздохнула и обратилась к Зиглеру.
— Сходи найди его, пожалуйста. Скажи, что его ждут.
Зиглер был уже на ногах.
— Как о вас доложить?
Худой мужчина фыркнул и переступил с ноги, на ногу.
— Просто скажи, что пришел Проныра.
Элис сморщила нос, но не проронила ни слова. Зиглер спрятал усмешку и направился к двери. Как и большинство работников «Газетт», он трепетал перед Мэтью Старком. Элис же не испытывала подобных чувств, хотя и не могла понять почему. Черт с ней, с ленью, но этот сукин сын был самым невыносимым из всех, кого она когда-либо знала.
Катарина дрожащими руками наливала чай из белого фарфорового чайника. Она собственноручно разложила на подносе маленькие сандвичи и круглые хлебцы, принесла две розетки с джемом и тарелку бисквитного печенья. Рахель понимала, что ее неожиданное появление шокировало Катарину. Сорок лет назад в Амстердаме они расстались, и Катарина, которой предстояло прожить там еще несколько лет, плакала и обещала писать. Рахель не проронила ни единой слезинки и ничего не обещала, так как она уже выплакала все слезы и больше не верила обещаниям.
— Успокойся, — мягко сказала Рахель. Она положила сахар и добавила в чай сливок. Они стали чужими — она и Катарина. Да и разве могло быть иначе? — Я так долго не была в Нью-Йорке. На свете нету города, похожего на этот, правда?
— Нету, — согласилась Катарина. Она капнула сливок в свой чай, но не притрагивалась к нему.
— Как ты живёшь, Катарина?
— Нормально, я живу нормально.
— Это хорошо.
Рахель, чтобы преодолеть неловкость, отпила чая.
— Я понимаю, почему ты открыла кондитерскую. Ты всегда замечательно готовила и получала столько удовольствия от этого. Никому не удавалось так, как тебе, изготовить что-нибудь съедобное из тех скудных продуктов, что были у нас во время войны. Помнишь свою тушеную свеклу? — Рахель засмеялась, ее смех нельзя было назвать счастливым или беззаботным, но она все равно смеялась. — Это было ужасно, но намного вкуснее того, что нам обычно приходилось есть.