— Я рад, что вы пришли, — сказал он, когда они заняли места в партере.
— Я тоже.
В зале было тепло, и Рахель почувствовала, что устала. После чаепития с Катариной у нее возникли сомнения относительно сегодняшнего вечера. Наверное, с ее стороны неправильно было вовлекать в это дело подругу, и той теперь приходится избегать расспросов дочери. Рахель задумалась — если бы у нее был ребенок, неужели и она так оберегала бы его от своего прошлого? Она ощутила напряжение в позвоночнике. Я бы убила Хендрика де Гира, но не дала бы ему и пальцем дотронуться до моего ребенка! А ребенок подруги? Хотя Джулиана Фолл и не была ей дочерью, но Рахель остро чувствовала свою ответственность за нее, и, кроме того, она дала слово Катарине. Нельзя уподобляться, сказала она себе. Если обещаешь что-то, ты должна сдержать слово.
Райдер одарил ее одной из своих самых сердечных улыбок.
— Полагаю, миссис Фолл тоже здесь?
— Да.
— Прекрасно. С нетерпением жду знакомства с ней.
Свет померк. Рахель чувствовала плечо сенатора, касавшееся ее плеча. Такое честное лицо, такой приятный человек. Рахель не верила ему.
Мэтью, ссутулившись, сидел в мягком кресле и размышлял, не напрячь ли ему мышцы лица, чтобы выказать интерес к концерту и скрыть смертельную скуку, но решил ничего не предпринимать. Надо ж было доверить Фелди заботу о билетах. Она заказала ему место в партере, среди смокингов и вечерних платьев. Ни разу в жизни он не надевал смокинга и не собирался начинать сегодня, но все-таки Фелди не могла бы его упрекнуть. Его костюм — темно-красный шерстяной пиджак, темно-серый шерстяной банлон и брюки в тон — обошелся ему больше чем в недельное жалованье в «Газетт». Конечно, Фелди не пришла бы в восторг от его обуви. Он надел свои армейские ботинки.
Впереди справа, в шести рядах от него, сидел Сэм Райдер, но Мэтью не слишком обрадовался, мгновенно заметив сенатора среди публики, до отказа заполнившей зал. Голландца рядом с ним не было. Райдер сидел с маленькой пожилой женщиной, которую Мэтью не знал. Он и Сэм Райдер жили в Джорджтауне и когда-то, совсем недолго, вращались в одних и тех же кругах. Но молодой сенатор из Флориды теперь предпочитал думать, что Мэтью Старка больше не существует. А жаль.
Говорит, что охотится за алмазом — за самым большим алмазом на свете. Ты можешь поверить?
Это были слова Проныры. Все-таки тот имел дело с сенатором Райдером. Да? сказал себе Старк, я верю. «Эх, Проныра, друг мой, — подумал он под звуки бесконечной симфонии Шуберта, — во что же ты втянул меня на этот раз?»
Джулиана спрятала черную кожаную сумку в укромном углу уборной комнаты и попыталась забыть о ее содержимом. Там лежали черное креповое платье 1936 года, розовые чулки и туфли с Т-образным ремешком спереди, пестрый, расшитый блестками тюрбан, португальская шаль, которой обычно покрывали пианино в благопристойном филадельфийском доме ее бабушки, и сумочка с ярким гримом. Там была Д. Д. Пеппер. Джулиана знала, что рискует, но сегодня кто-то не смог играть, и Лэн предложил ей одиннадцатичасовое выступление в «Аквэриан». Она еще ни разу не играла для ночных посетителей. Разве она могла отказаться? «Ах, Лэн, извини, но сегодня я выступаю в Линкольн-центре». Бред. Джулиана сказала ему, что будет дрожать от страха.