Ла Тремуй уставился на девушку с недоумением, так грубо наигранным, что последняя фраза прозвучала откровенной насмешкой.
Огорчённая Жанна не знала, что ей делать.
Ещё на турнире Клод советовала ей поговорить с Рене, как с давним добрым другом. Дескать, его доброе расположение, как раз то, что ей сейчас нужно, и дурного он не присоветует. Но встреча на королевском приёме прошла так невнятно, так скомкано и странно, что только добавила смятения в душу девушки, и без того уже растерянной. Когда она спросила, что герцог думает о скорейшем походе на Париж, то сразу поняла – он расстроен до бешенства, и еле сдерживается, скрывая это. Жанна, естественно, увязала всё со своим вопросом. Точнее, с тем нежеланием воевать, которое, уже открыто, проявлял король, из-за чего Рене вынужден разрываться между присягой и рыцарской честью. Поэтому она не очень удивилась, не услышав в ответ ничего вразумительного, кроме туманного предложения «немного подождать».
– Что он может? – сказала она Клод, когда вернулась к себе после приёма. – Он такой же подданный его величества, как и я.
– Он может помочь королю советом.
– Я тоже это могу, – печально заметила Жанна. – Король просто не хочет слушать…
Она не стала говорить о том, что советы королю уже давал Алансон – её прекрасный герцог, который плевать хотел на настроения при дворе, и всякий раз, когда был рядом, а вокруг Жанны образовывалась пустота, заполнял эту пустоту высокомерно и величаво. Его поддержка дорогого стоила – за Алансоном всё ещё стояла армия и те капитаны, которые бились рядом с Жанной за Турель и Орлеан. Но, видимо, даже этого было недостаточно, чтобы убедить Шарля.
Можно было бы, конечно, пойти к герцогине Анжуйской. Она когда-то ясно дала понять, что после коронации дофина всё будет очень хорошо, о чём Господь пошлёт свой знак уже через Клод. Но пока становилось только хуже. Да и робость мешала. Как ни пыталась Жанна в себе разобраться, она так и не смогла понять из-за чего страшится идти к мадам Иоланде. Их последний разговор перед выступлением на Орлеан был достаточно душевным, но, может быть поэтому Жанна и стеснялась обращаться к всесильной даме, считая себя не вправе напоминать об обещанном когда-то. Она и так чувствовала, что становится похожей на докучливую попрошайку. А герцогиня, как казалось, была очень заинтересована в судьбе обеих девушек. И, раз ничего не говорила и никак не проявила себя до сих пор, значит, время ещё не пришло.
Как всякий человек, одержимый какой-то идеей, Жанна тут же сделала нужный ей вывод – всё так происходит только потому, что миссия её не выполнена до конца. «Я дала дофину всего лишь корону, а должна дать столицу и всю страну!». Поэтому, когда Клод снова заговорила о возвращении в Домреми, она ответила отказом более решительным, чем в первый раз.