Он спустился вниз и разбудил Муржу.
Тот спал на земле, положив руку под голову, в рубахе нараспашку.
— Подымайся, эй, дурачина! — шутливо сказал ему Синап. — Я поручаю тебе важное дело. Ведь ты самый умный из моей стражи!
Он приказал ему снарядиться как можно скорее и отправиться в Пазарджик-бей за оружием и припасами.
— Ты сумеешь надуть этих читаков. Но я хочу, чтобы ты и разузнал кое-что. Сколько в городе аскеров? Как они одеты? Что говорят о бунтовщиках? Оживилась ли торговля?
— Можно... — и Муржу продрал глаза. — А этот, гость-то, не хочет есть нашей еды, поганец! «У меня, извините, своя снедь в суме имеется». И поклонился. «Да ты знаешь ли, — говорю, — кто таков есть Мехмед Синап?» — «Йок, — говорит, — нет, не знаю, но наверное большой человек, паша». — «Да ты почем судишь?» — спрашиваю. «Вельможи его уважают. Да и кушак на нем новый, и сбруя на коне так и блестит!»
Синап засмеялся, хотя ему было не до смеха.
— Кто он такой? Откуда пришел? Ведь челядь Кара Ибрагима — нищие.
— Да снизу, из Хюлбе. Там их целое войско, стерегут дорогу.
— Ага... — заключил Синап и удалился медленной поступью.
На другой день Синап встал рано и, сев на коня, двинулся со своей свитой тайными тропами, где еще не ступала человеческая нога, за Карлук, за Персенк, к землям Кирджала.
Конь его был весь в мыле.
В этих местах он еще не бывал. С той поры, когда он пас стада Метексы, прошли годы, и широкие луга, которые он пересекал, поляны и скалистые ущелья походили на оставшиеся в его памяти: ему все казалось, что он уже здесь проезжал. Отдельные деревья казались ему знакомыми, шум реки и эхо конских копыт оживили его.
Свобода! Она кивала ему на всяком повороте, с каждой вершины, она манила его, как милого сына. О ней говорили ему песни пернатых, шопот травы и дикая прелесть цветов.
Вот оно, царство Эминджика! Оно укрылось в теснинах, оно неприступно, оно утопает в тишине и приволье.
Высоко стоят стены его дома, с бойницами и башнями, как крепость. Он белеет вдали, в зеленом море лугов и лесов.
О приезде Синапа было доложено.
Эминджик самолично спустился вниз, чтобы встретить гостя.
Они обнялись и расцеловались.
Синап, высокий и стройный, с искрящимися глазами и загорелым лицом, словно державший удачу в руках, и Эминджик, малорослый турок с желтой, как воск, кожей и впалыми щеками, с хитрым взглядом, — оба переглядывались, сидя друг против друга. Так лесные волки обнюхивают друг друга, пока не убедятся, что они одной породы. Эминджик был рад своему гостю — слава Синапа гремела повсюду, донеслась даже до султанского дивана. Он встретил Синапа с большим почетом и, приглашая его к обеду, отчеканил: