Глашатай читал:
«Доводится до сведения и руководства, что я облечен тяжелой чиновной миссией как по преследованию лесных разбойничьих шаек, так и по снятию гнусных кровавых пятен, коими загрязнен лик земли нашей».
Голос звучал протяжно, лениво, чтец часто путал слова, извращая смысл, в который слушатели вносили свои поправки. Он часто вызывал смех, немедленно подавляемый; люди напрягали слух, чтобы лучше разобрать: они работали в своих конурах, как в глубоком колодце, и им хотелось узнать что-нибудь новое, отличное от обыденного.
«Так что служебный долг побуждает меня привлечь к делу всех окружных начальников, всех офицеров и умеющих владеть оружием...»
Далее сообщалось, какой воин скольких бунтовщиков убил и о том, что большинство разбойничьих главарей покорилось властям. Слушатели в большинстве были греки и евреи, ожидавшие, что после этих радостных для монархии известий последуют другие, более важные — о податных льготах, о новых правах райи, которые, как говорили, падишах даровал своим подданным...
В дрожащем от зноя воздухе раздались возгласы:
— Негодяй! Вор!..
— Держите его! Убегает!
Сквозь толпу сломя голову летел босоногий мальчишка, на которого никто не обратил внимания. В другую пору весь базар кинулся бы в погоню за вором, но теперь это казалось мелочью; мальчишка пустился вниз по улице и скрылся в узких переулках.
Вблизи слышался стук молота, в соседнем дворе работали кузнецы, пронзительно скрипели телеги.
«Из произошедших в последнее время жестоких сражений, — продолжал глашатай, — явствует, что полная победа наших войск внесла большое замешательство в разбойничий лагерь, и некоторые из главарей, видя перед собой пропасть, вынуждены были унизиться и просить прощения за содеянные грехи. Эти главари, изъявившие готовность покориться и покаяться и сдавшиеся властям, суть: Кара Хасан, Исаоглу с тремястами мятежниками; а главари Кара Феиз, Эминджик, Дженкчиоглу и Кара Мустафа сдались с восемью сотнями разбойников».
— А-а-ай! — загудела, как пчелиный рой, притихшая было толпа. Известие, что такие легендарные вожди, как Кара Феиз, Эминджик и Кара Мустафа, сложили оружие, поражало самое пылкое воображение... Да неужели? Такие удалые молодцы, неуловимые, как ветер... Смутное сожаление кольнуло сердце простого народа.
Цокали языками, махали руками.
— Какая жалость!
— Какие были люди!
— Кара Феиз! Да как это возможно?
— Кара Мустафа... Вот не ожидал!..
— Эх, и эти оказались трусами!
— Один Синап держится! Хвала Синапу! О нем в государевой грамоте ни слова!
— Султан еще сделает его визирем, вот увидите!