— Кто знает, где будет торчать его голова?
— Тсс!..
«Все эти разбойники, вместе с их начальниками, — продолжал глашатай, — покорились, сдались и записались в реестры нашего ведомства в качестве жандармов, которые честно и аккуратно будут исправлять свою полицейскую службу. Главная часть этого кровавого самоуправства уничтожена. Сие высочайшее повеление румелийского дивана написано и препровождается вам, дабы вы дали ему широчайшую огласку среди населения и райи, живущих в этих краях».
— А! — воскликнул низенький плотный мужчина, слезая с прилавка пекарни, — кончил, наконец, осел!
— А ты, кир[28] Костаки, веришь этим небылицам?
— Пустые слова! Вздор!
Кир Костаки нагнулся и с хитрой улыбкой сказал своему соседу:
— Коль найдутся дураки, пусть верят!
Толпа стала расходиться; она была недовольна, хотя события живо задели ее: вот уже несколько лет, с той поры, как начались бунты, базары замерли, торговли никакой, дела не ладятся, государство трясется, как от незримой страшной бури. Султан Селим, дай ему аллах жизни и здоровья, не знает, с чего начать, чтобы водворить в своем государстве мир и порядок. Толпа была недовольна еще и тем, что в этих сообщениях всегда была изрядная доля бахвальства. Может быть, некоторые из главарей разбиты или покорились; но ясно было, что голод и нищета, как неисчерпаемый источник, дают мятежу новые силы.
Двое ссорились.
Бранясь, они громко кричали, и один сказал:
— Эй, заптий-эфенди, вон этот вот хвалит бунтовщиков!
— Я? Нет, это ты их расхваливаешь, шелудивый пес, — кто ж не знает, что ты за Синапа? Не ты ли отправил ему в позапрошлом году два вьюка гвоздей?
— А ты, мерзкая тварь, сколько золотых взял у Хасана Кьойли Исмаила из Конуша? А кто этот Хасан Кьойли Исмаил? Главный бунтовщик!
— Да я тебе голову разобью!
— Я таких силачей в карман себе кладу!
Тут вмешались посторонние:
— Пошли, пошли, оба вы одного поля ягоды, будет вам!
Заптий слушал и не обращал внимания. Он апатично смотрел, как расходилась толпа и улица медленно пустела. Люди возвращались в свои приземистые темные домишки, и на низкие кровли легла прежняя душная тишина.