В этом известии не было ничего отрадного. Когда овчар приносит добычу в логово волка, — значит, волчьему царству конец. Мехмед Синап разгадал хитрость.
Эти псы решили бороться. Они избрали вернейшее средство — вложить персты в рану. Подлая игра, которую следовало раскрыть. У него хотят отнять славу, призвание, титул защитника этого народа, хозяина Чечи!
Площадь кишела лошадьми и мулами, кругом толпились женщины и дети, которые с любопытством разглядывали посланцев султана с ружьями на плечах, в фесках с кисточками, с недоумением рассматривавших этот новый мир, куда еще ни разу не ступала нога жандарма.
Мехмед Синап стоял несколько минут в раздумье, потом, махнув рукой, кликнул своих людей:
— Эмина! Кьорходжа! Страхин! Я вас жду!
Площадь наполнилась вооруженными людьми, которые до этого, как видно, таились в тени деревьев.
— Уведите этих паршивых читаков!.. Пусть не думают, что мы слуги вали-паши... Мы враги султану и не нуждаемся в султанских милостях...
Чауш-албанец пытался возражать, но был повален наземь и связан. Солдаты тотчас же сдали оружие. Их заперли в хлев — чего они явно не ожидали; они подумали, что тут какая-то ошибка, недоразумение, ибо подчинились молча, безропотно.
Мехмед Синап приказал перенести зерно в общественный амбар. Он был поражен и с удивлением заметил, что у него даже руки дрожат.
Прошли годы с тех пор, как он стал хайдуком. Другие главари смирились. Об Индже и Кара Мустафе уже ничего не было слышно. Эминджик, говорили, был предательски отравлен властями. Об этом пелась песня, которую он слышал не раз:
Долетели злые вести
В Пашмаклы, село большое;
Плачут белые турчанки
В опустевших мрачных саклях,
Плачут малые младенцы
В обагренных колыбельках;
Стонут овчары младые
Среди гор своих высоких...
Эминджик! Можно ли этому поверить?
Не ему ли клялся он в вечной дружбе? А может быть, он в самом деле был отравлен, ибо яд — оружие, к которому часто прибегают они, эти высокопоставленные и сановные разбойники. Синап вспомнил его испитое, как у христианского святого, желтое лицо, его твердую решимость держаться до конца, и сказал себе, что прежде всего нужно верить в себя, а затем уже в других.
Синапу не оставалось другого выхода.
Он говорил себе:
— Мехмед, Мехмед, не забывай своей несчастной матери, горемычной вдовицы, которая ребенком водила тебя от одних родичей к другим, выпрашивая кусок хлеба...
Он все же успокоился. Случай с присланным зерном напомнил ему, что он должен быть на-чеку. Впрочем, он вспомнил, что писал Кара Ибрагиму, чтоб прислали двести вьюков зерна — а потом будет видно что делать. Важно, что они пробрались незамеченными до самого Машергидика. И это говорило, что противник не дремлет...